Среди красных скал Калканов, на голубой полянке, поросшей пустынной полынью, я вижу большой холм желтой земли и торможу мотоцикл. Что там такое? Это, оказывается, не холм, а кольцевой вал, и внутри него зияет круглая яма с совершенно отвесными стенками.
Я подхожу к ней ближе, неожиданно мои ноги проваливаются в желтую землю почти по колено, в яме раздается шум, и наружу один за другим стремительно вылетает добрый десяток пустынных воробьев. Кольцевой вал весь пронизан норами большой песчанки, в стенках же ямы, пожалуй, ее правильнее было бы назвать колодцем, каким-то образом воробьи нарыли глубокие норы, натаскали туда травы и устроили гнезда.
На дне колодца кто-то копошится. Надо присмотреться, не отводя взгляда, отвыкнуть от яркой пустыни. Там вяло ползает множество крупных жуков-чернотелок. Они, видимо, давно в плену, истощили силы, смирились с судьбой и медленно умирают. Среди них находится и единственный жук-скарабей. Он карабкается по отвесным стенкам, срывается, падает на спину, барахтается, пытаясь встать на ноги, упрямо борется за жизнь, стараясь выбраться на свободу. Среди узников бродят еще мелкие жучки, и множество каких-то мельчайших насекомых усеяло все дно. А в самом углу прижалась к земле ящерица-агама и, повернув голову набок, смотрит вверх на меня немигающим глазом.
Жаль бедных чернотелок и агаму. Интересно, кто такие эти мелкие насекомые, почему их так много? Я подвожу мотоцикл к яме, привязываю к нему веревку, делаю на ней узлы и осторожно спускаюсь вниз.
В яме тишина, прохлада, сумерки. Совсем не так, как наверху, в пустыне. Какой-то воробей остался в своей норе, но сейчас не выдержал, вырвался и, едва не задев меня, вылетел наружу. В гнездах птиц лежат светлые с черными крапинками яички. Видимо, птичьи пары не отличаются добрым нравом, среди них случаются драки, так как на земле валяется немало разбитых яиц. Все их содержимое выели голодающие жуки.