Изложенное выше свидетельствует, что надвидовые таксоны обладают значительной степенью экологической индивидуальности. В процессах биотогенеза, ландшафтно-зонального и глобального распределения в зависимости от градиентов среды они ведут себя как цельные блоки, имеющие признаки системной организации.
Это весьма отчетливо выявляется при анализе широтных трендов различных параметров биоразнообразия, особенно в условиях Арктики. При наличии нескольких условных вариантов хорологии каждому таксону свойственны более или менее ярко выраженные особенности распределения в высокоширотных маргинальных ландшафтах и адаптивного освоения их условий. Очевидно, фауна, флора и биота в целом характеризуются определенной организованностью не только на видовом, но и на более высоком таксономическом уровне, имеют отчетливую «блочную» структуру.
Можно говорить как об адаптивных механизмах и стратегиях отдельных видов, так и о приспособительном потенциале целых филетических групп, о путях и стратегиях освоения ими того или иного типа среды. Это особенно наглядно демонстрирует биота Арктики, обеднение которой заключается не только и не столько в снижении общего видового богатства, сколько в выпадении или резком снижении значимости целых таксонов при относительном процветании других. Так, степень «насыщения» сообществ, фаун и флор видами ряда групп животных и растений в тундровой зоне гораздо выше, чем в южных природных поясах не только в относительном, но в ряде случаев и в абсолютном выражении. Этот принцип прослеживается на примере самых различных таксонов животного и растительного мира (Чернов, 1984, 2002 и др.). Очевидно, флоро- и фауногенез - это отнюдь не совокупность случайных актов, обусловленных расселительными, миграционными и эволюционными явлениями, совершающимися на видовом уровне, но процесс, весьма строго детерминированный экологической спецификой, адаптивными потенциями крупных систематических групп.