Гипотеза гигантских покровных оледенений встречается с рядом противоречий

Краткий анализ данных приводит нас к заключению о том, что гипотеза гигантских покровных оледенений встречается с рядом противоречий, которые невозможно разрешить в рамках основных ее представлений о палеоклиматической и палеоэкологической обстановке этого периода.

При неизбежных флуктуациях климата на фоне происходивших в плейстоцене регрессий и трансгрессий Мирового океана, амплитуда которых достигала примерно 200 м, эти колебания не носили для флоры и фауны катастрофического характера. Именно благодаря этому они развивались преемственно на протяжении всего плейстоцена, а темп их изменения соответствовал общей тенденции постепенной трансформации климата. Основными следствиями регрессий и трансгрессий океана (соответственно понижения и повышения базиса эрозии) были обусловленные ими изменения очертаний материков (в основном, северного полушария, где сосредоточена наибольшая площадь материковых шельфов) и глубины эрозионного вреза наземных гидросистем.

В рамках указанных изменений биоценотический покров развивался постепенно и преемственно, а его «смешаный» характер был обусловлен высокой гетерогенностью среды, инициированной сложным сочетанием разнообразных природных процессов.

Многочисленные (в основном, археологические) данные по позднему палеолиту, вплоть до железного века включительно, свидетельствуют о том, что целенаправленное преследование со стороны человека уже в самом конце плейстоцена приводит к резкому снижению численности мамонта, бизона и лошадей на большей части Северной Евразии. Будучи наиболее крупными стадными животными, характерными для вюрмских степей и лесостепей, они (и в первую очередь, мамонт) и были основными эдификаторами пастбищных экосистем. Именно они оказались наиболее чувствительными к прессингу нараставших специализированных охот. Особая уязвимость самых крупных представителей мамонтовой фауны к антропогенным воздействиям была обусловлена их относительно низкими, по сравнению с другими видами фитофагов, численностью и плодовитостью, потребностью использования в течение годового цикла очень значительных по площади территорий, ограниченными возможностями успешного форсирования при сезонных миграциях ряда естественных преград (глубоких каньонов, крутых склонов и вообще сильно расчлененного рельефа, широких и глубоких водоемов, болот и т.д.), рядом других видовых биологических и поведенческих особенностей. В частности, вынужденное постоянство миграционных маршрутов с ограниченным количеством доступных переходов через наиболее крупные реки (особенно, для мамонтов) делало их наиболее уязвимыми, определяло, скорее всего, не только способы охоты на них, но и пространственное распределение стоянок древних охотников.

Уже сама преемственность мамонтовых фаун, сохранявшихся на протяжении, так называемых, «ледниковий» и «межледниковий», свидетельствует о том мощном вкладе в поддержание сбалансированной структуры пастбищных экосистем, который осуществлялся совокупной жизнедеятельностью наиболее крупных фитофагов (причем, по представлениям многих авторов, при крайне различных климатических условиях), нивелировавшей последствия колебаний климата.

На наш взгляд, только с приручением волка становится возможной специализированная охота на мамонта (а в Северной Африке и в Леванте - на гигантских быков; см. Higgs, 1967; Лот, 1987 и др.), и, по мере его истребления, переход на массовую добычу других видов крупных стадных фитофагов, что произошло еще в позднем палеолите. В результате пастбищные экосистемы деградировали нарастающими темпами; на громадных площадях их замещали лесные экосистемы.

Деградация пастбищных экосистем на значительных территориях северных материков и замещение их лесными в самом конце плейстоцена - начале голоцена оказались кризисными для охотников на мамонтов, что и фиксируется во многих исследованиях мезолита (Береговая, 1960, 1984; Долуха-нов, Пашкевич, 1977, Черныш, 1977 и др.). Лишь с неолитической революции, с появлением хозяйства производящего типа кризис преодолевается (кстати, скотоводство без волка-собаки оказалось бы исходно невозможным). Параллельно все более мощным и разнообразным становится воздействие антропогенных факторов (как прямых, так и косвенных) на природные экосистемы в целом. Интегрированный и еще незавершенный итог этих преобразований - формирование современной «природной» зональности, сопровождавшееся в последние столетия либо полным истреблением средобразующих видов, либо резким сокращением их исходных численности и ареалов.

Подытоживая сказанное выше, можно отметить, что сокращение до определенного уровня численности основных видов-эдификаторов, входивших в состав мамонтовой фауны, оказалось достаточным для начала процесса смены пастбищных экосистем лесными, особенно на территориях с гумидным климатом. Но и в более южных областях был «запущен» механизм разрушения исходных пастбищных экосистем, который с какого-то этапа развивался по сценарию автогенетического процесса. В результате численность и ареалы многих сопутствующих видов мамонтового комплекса, включая и мелких грызунов с минимальными индивидуальными и семейными участками, но с высокими уровнями численности и темпами размножения, продолжали и продолжают сокращаться (в том числе и в новейшее время, измеряемое самыми последними столетиями): пищухи, суслики, слепушонка, узкочерепная полевка, желтая пеструшка и др. В свою очередь, это в еще большей степени интенсифицировало деградацию мамонтового фаунистического комплекса и распад гиперзоны вюрмских степей и лесостепей. Пастбищные, преимущественно травянистые экосистемы плакоров все более трансформировались в экосистемы лесов или в агроценозы. Эти изменения в Голарктике (и аналогичные им на значительной части других территорий) в совокупности имели субглобальный характер и не могли быть климатически нейтральными. Именно они положили начало процессу формирования современной зональности, по сути еще не завершившемуся. Этим процессам безусловно способствовали на многих территориях и климатические изменения, и преобразования рельефа на трансгрессивной фазе последние 20 тысяч лет.

На наш взгляд, изложенный выше сценарий изменений живого покрова на рубеже плейстоцена и голоцена и в голоцене и их причин дает более реалистическую основу для дальнейших палеоклиматических и палеобиогеографических реконструкций, которые к тому же нуждаются в дальнейшем не в глобальных, а в конкретно-региональных разработках.