Интересна разнонаправленностъ преобразования ареалов многих видов в различных крупных регионах. Так, вполне отчетлива тенденция сокращения к югу ареалов у видов степной биоты, особенно нуждающихся в значительных площадях открытых и полуоткрытых ландшафтов, в Восточной Европе, Восточной и Западной Сибири, на Урале.
Для наиболее крупных зверей она проявилась уже в раннем голоцене, но овцебык и лошадь просуществовали здесь до позднего голоцена и не исключено, что были просто истреблены в позднее средневековье; ареалы же таких видов, как берингийский суслик, черношапочный сурок, снежный баран и ряд других до сих пор почти доходят до арктического побережья или почти доходили до него совсем недавно (белка, барсук и кабарга).
Прямо противоположная в те же времена тенденция проявилась на северо-западе России, куда уже в раннем голоцене с юга на север прямо-таки хлынул поток мигрантов, тогда как в средней полосе у многих видов ареалы были более или менее стабильны, либо имели явную тенденцию к сокращению на юго-восток, юг или восток.
Лишь наиболее насыщенные пастбищные экосистемы тропической Африки вплоть до недавнего времени сохраняли эффективный иммунитет против чрезмерной экспансии тандема «человек-собака». Показательно, что наиболее мощные эдификаторы современных африканских саванн -слоны - составляют лишь незначительную часть их животного населения: на 2 млн копытных Серенгети их всего лишь около 3 тысяч (Гржимеки, 1986). По признанию всех специалистов, изучавших экологию и эдификаторную роль слонов в африканских саваннах, уничтожение этого вида имело бы катастрофические последствия для большинства природных экосистем Африки.
Аналогично этому, истребление мамонта, а затем и других наиболее крупных фитофагов, во внетропических областях северных материков, вероятно, было главной причиной, хотя и замедленной (что не удивительно для областей с длительным холодным сезоном, сокращенным периодом вегетации и низкой, по сравнению с тропическим поясом, биопродуктивностью), но неуклонной деградации исходно пастбищных экосистем и замещения их либо экосистемами сомкнутых лесов (на территориях с гумидным климатом), к существованию в условиях которых нет достаточной адаптации даже у таких видов как дуб черешчатый (Смирнова, 1998), сосна обыкновенная, видов рода лиственница и других, либо антропогенно измененными экосистемами лесостепей, степей, полупустынь и пустынь их современного облика. Громадное количество данных, как по северным материкам, так и по северу Африки (L’arte е L’ambiente..., 1993) свидетельствуют о том, что, так называемая, современная «природная» зональность наиболее интенсивно формировалась преимущественно уже в историческое время, а в ряде районов - буквально в самые последние столетия.
И, наконец, совершенно очевидно, что только при отсутствии сплошных ледовых покровов и в условиях климата, принципиально не отличающегося от современного (по крайней мере в масштабах большей части Голарктики), возможно существование до настоящего времени достаточно богатой флоры на арктических островах (до 400 видов на о. Врангеля, что почти вдвое богаче флоры Арктической Канады), сохранение эндемичных и реликтовых видов в Гренландии, на ряде других арктических островов, в Скандинавии, на Урале, Восточной Чукотке (Хольтедаль, 1959; Васильев, 1963; Горчаковский, 1963; Юрцев, 1976 и др.) и на многих других территориях.