Тли скипидарного дерева Галлы

Тли скипидарного дерева

Галлы

В отношении странностей размножения тли превосходят всех остальных насекомых. Подобные странности можно встретить только у обитателей воды. Но не станем искать у тлей подвигов инстинкта. Эти скромные толстопузенькие вошки, домоседки, которым и лапку-то поднять трудно, совершенно не способны к ним. Взамен того они расскажут нам, как изумительно, по стремительности и разнообразию, выражается у них всеобщий закон, управляющий передачей жизни.

Я буду иметь в виду преимущественно тлей скипидарника, скипидарного дерева. Они мои ближайшие соседки, что составляет удобство при наблюдениях. Строительное искусство их представляет некоторый интерес; они заключены в особых отгороженных помещениях, где можно без больших помех следить за их размножением.

Скипидарник, питающий их, в изобилии встречается на Сериньянских холмах. Он боится холода и любит расти на каменистой, раскаленной почве. Когда его незначительные цветы осыпаются, то их заменяют хорошенькие кисти маленьких розовых ягод, которые позднее синеют и пахнут скипидаром. На концах ветвей появляются, по одному или по несколько, извилистые рожки, похожие на стручки, а на листьях висят подобия абрикосов, только более свежие и более атласные, чем наши абрикосы. Вскроем их, и мы увидим,—о, ужас!— что содержимое их состоит из мириадов тлей, копошащихся в мучнистой пыли. Это—галлы, населенные тлями.

В моем огороде есть прекрасный скипидарный куст, ежегодно покрывающийся такими галлами. На нем-то я и предпринял свои наблюдения над размножением живущих там тлей. Не проходит дня, чтобы я не взглянул на этот куст. Рассмотрим-ка его поближе, и мы откроем на нем много интересных тайн. Зимой он лишен листьев, а с листьями исчезли и хижинки тлей, которые в конце лета покрывали его во множестве. Ничего от них не остается, кроме твердых стручков, теперь обратившихся в развалины.

Что же сталось с бесчисленным населением куста? Напрасно я рассматриваю кору ствола и ветвей. Я не нахожу ничего, что могло бы мне указать на будущее нашествие. Нигде нет ни оцепеневших тлей, ни яиц, ожидающих вылупления. Ничего нет также и поблизости, т.е. в куче мертвых листьев, гниющих под деревом. А между тем такое крошечное существо не может приползать издалека. Наверное, оно находится на дереве. Но где?

В один январский день, утомленный напрасными поисками, я вздумал срывать кусочками лишайник (Пармению стенную), покрывавший своими желтыми розетками основания толстых ветвей моего куста. В кабинете я осматриваю сорванные куски лишайника в лупу. Что это?

Великолепная находка. В моем кусочке лишайника, величиной с ноготь, я открываю целый мир. На нижней стороне его, в извилинах чешуек, сидят в большом изобилии рыженькие тельца, величиной не больше миллиметра. Есть цельные тельца, яйцевидной формы, есть усеченные, пустые, с открытым отверстием и похожие на карманчики. Все отчетливо членисты.

Что это передо мной: не яйца ли тлей, частью старые и пустые, частью свежие, с зародышами? Но это предположение скоро отброшено. Яйца не могут состоять из колец, похожих на членики брюшка насекомого. А вот нечто еще более важное: впереди видны голова и усики, а внизу—ножки, но все это хрупкое и сухое. Значит, эти маленькие тельца жили и передвигались. Мертвы ли они теперь? Нет, потому что, когда надавишь их острием иголки, из них показывается сок—признак жизни. Только их оболочки мертвы (рис. 249).

Какое-то маленькое существо, одаренное ножками, сначала бродило некоторое время под покровом лишая, а потом прикрепилось, где нашло удобным, и оцепенело. Тогда его роговая кожица обратилась в янтарную оболочку, образовавшую коробочку, где сохраняется зародыш новой жизни. В свое время мы увидим, как образовался этот странный предмет, который был животным, а теперь заслуживает названия яйца.

То, что показал мне мой куст в огороде, я должен увидеть и в поле. И действительно, я вижу это, но уже не на лишайниках, потому что чаще всего кора куста бывает чистой. Здесь нет недостатка в других убежищах. Стебли куста были срезаны неискусными собирателями дров и в месте надреза получился разрыв, где древесина расщелилась и кора висит лохмотьями. Высохнув, этот разрыв становится сокровищем. В самых тесных расщелинах его и под обрывками коры в изобилии сидят маленькие тельца, которые меня так занимают. Судя по цвету, их два сорта: рыженькие и черненькие. Последних было мало под лишаем, а здесь они преобладают. Я набрал тех и других. Теперь будем терпеливы, и загадка объяснится.

Рис. 249. Циста с яичком скипидарниковой тли (Pemphigus). Увеличено в 25 раз. (По Derbes)

Наступает середина апреля, и в моих стеклянных трубках, в которые я сложил найденные мной животные семена, начинается оживление. Черные семена вылупляются первые; две недели спустя вылупляются и рыжие. Кожистые коробочки обламываются спереди и остаются зияющими, без других изменений. Оттуда выходит крошечное животное, черная точка, в которой лупа различает тлю, очень хорошо развившуюся, с сосательным хоботком, который она держит приложенным к груди (рис. 250).

Мои первоначальные подозрения были справедливы: загадочные черные и рыжие тельца, найденные под лишайником и в щелях мертвой древесины, действительно были семенами тлей. И эти семена, судя по их оболочкам, снабженным ножками и головой, были когда-то маленькими животными, которые проявляли сначала деятельность, а потом оцепенели, причем покровы их превратились в членистые коробочки, а содержимое превратилось в яйцо.

Еще не наступило время присутствовать при происхождении и деятельности этих странных созданий; вернемся же к животному, вышедшему из семени. Это маленькие, очень маленькие, черные тли с плоскими животиками, ясно членистыми и как будто зернистыми. При тщательном рассматривании в лупу мы заметим, что они покрыты слегка серо-зеленым налетом, похожим на налет, покрывающий сливы. Бегая туда и сюда в стеклянной трубке, они кажутся беспокойными. Чего они хотят и чего ищут? Без сомнения, они ищут, где бы удобно расположиться на любимом дереве.

Я прихожу им на помощь: кладу в трубку веточку скипидарного куста, почки которого начинают раскрывать вверху свой чешуйчатый чехольчик. Тли взбираются на веточку, усаживаются в пушок, покрывающий конец почки, и остаются там—спокойные, удовлетворенные.

Непосредственные наблюдения на кусте идут рядом с кабинетными. Тли, редкие 15 апреля, через десять дней встречаются в изобилии. Я насчитываю на кончике одной почки больше двадцати штук, а населена большая часть почек, особенно почки, высоко расположенные и большие. Тли сидят там, забившись в скудный пушок зарождающихся листьев, верхушки которых еще едва видны.

Рис. 250. Вылупление тли родоначальницы из цисты (Pemphigus). Увеличено в 25 раз. (По Derbes)

Посидев здесь несколько дней, каждое животное, когда листочки начинают расти, устраивает себе отдельное жилище. Оно втыкает свой сосущий хоботок в листочек, отчего конец последнего краснеет, вздувается, загибается и, сблизив края, образует плоский карманчик с неправильным отверстием. Каждый карманчик, величиной, приблизительно, с конопляное зерно, служит помещением для одной черной тли, всегда только для одной.

Что станет делать маленькая вошка в своем уединенном убежище? Питаться, а в особенности размножаться. В течение немногих месяцев ей надо размножиться в целые легионы, а потому дело не терпит, надо торопиться. Поэтому здесь нет отца, той излишней роскоши, которая служит только для потери времени. Сколько тлей—столько и матерей, а больше нет ничего. Нет и откладывания яиц, так как яйцо развивалось бы слишком медленно. Вошке необходимо, ради поспешности, размножаться самой, непосредственно, без всяких предварительных действий. Дети родятся живыми, похожими на мать, только меньшей величины.

Только что родившись, детеныш втыкает свой хоботок, сосет немного сока, растет и через несколько дней становится способным продолжать ряд поколений тем же ускоренным способом, непосредственно, без отца. До самого конца лета все поколения тлей размножаются тем же способом живорождения, не зная другого. Мы со временем еще вернемся к этому поразительному способу, который опрокидывает все наши понятия о размножении. 1 мая я вскрываю некоторые из пурпурных карманчиков на концах появляющихся листочков и нахожу там то одну тлю, такой, как она сидела на верхушке почки, то нахожу ее уже слинявшей один раз и в обществе зарождающейся семьи. Сбросив свою черную кожицу, она стала зеленоватой, толстой и немного покрытой порошком.

Дети ее, один или два—в данное время, бурого цвета, тонки и голы (рис. 251). Для того чтобы отдать себе отчет в быстроте размножения, я кладу в стеклянную трубку два карманчика, содержащие каждый еще только по одной родоначальнице (I) будущей семьи. Мы вводим здесь и в дальнейшем изложении особые, напечатанные курсивом, названия для обозначения рядов поколений, отличающихся друг от друга их строением и происхождением, и отмечаем эти ряды римскими цифрами в скобках. Фабр дает особые названия лишь некоторым поколениям и, нередко меняя их, не выдерживает единства. Названия, принятые нами, заимствованы отчасти из работ проф. Н.А. Холодковского, отчасти у других писателей. — Примеч. ред. В два дня я получаю двенадцать молодых, которые скоро покидают карманчики и направляются к вате, которой заткнута трубка. Это поспешное выселение указывает на то, что у молодых есть свое назначение в другом месте, на нежных, уже развернувшихся листьях. Оторванный от дерева маленький пурпурный карманчик сохнет в трубке, и обитательница его гибнет. Размножение не может продолжаться. Ну, что ж такое: все-таки я узнал, что в один день совершается три рождения. Если так будет продолжаться хоть две недели, тля-родоначальница, образовательница карманчика, даст прекрасную семью, которая рассеется постепенно по дереву.

Рис. 251. Сумочная тля основательница (Pemphigus follicularhis Pass.). Увелич. в 25 раз. (По Derbes)

Две недели спустя, когда развиваются уже побеги, а листья развертываются, вылупляются рыжие яйца. Насколько мне позволили понять наблюдения, не совсем удобные среди массы тлей, мало различающихся между собой, я думаю, что эти более поздние тли начинают свою деятельность так же, как и более ранние. Тли и здесь также производят на концах листьев пурпурные вздутия—сумочки, величиной и формой подобные виноградной косточке. И, как у предыдущих, в каждой сумочке вначале живет одна тля—родоначальница.

Как там, так и здесь размножение совершается с такой же поспешностью, и заключенные быстро производят семьи, которые покидают место рождения и расселяются по новым местам. Наконец, отрождавшись, родоначальница погибает в своей высохшей хижине.

Сколько их было, когда они вышли из-под лишая и напали на куст? Их были тысячи, а этого множества еще недостаточно. Каждая поспешно обрабатывает хоботком свой листочек и устраивает себе жилище, где родит детей, чтобы увеличить в десять раз, может быть, в сто раз и без того бесчисленную рать осаждающих дерево. Теперь дерево уже вполне заселено.

Нужно ли видеть во всех этих тлях только лишь членов одной семьи, пользующихся разными способами одним и тем же скипидарным деревом? Сначала не решаешься признать их чуждыми друг другу, но вскоре находятся серьезные причины смотреть на них, как на различные виды.

Кроме разницы в их произведениях, они отличаются по окраске яиц: одни—черные, другие—рыжие. Этому должно соответствовать и независимое друг от друга происхождение. Возможно, что терпеливое рассмотрение, способное исследовать атом, найдет различия и в яичных коконах одного цвета. Однако все мои исследования на пластинках лишайника и в щелях мертвой древесины дают мне только два сорта яйцевых коконов, по крайней мере, по наружному виду; а между тем на дереве мы найдем пять сортов работников, которые, будучи схожи между собой, образуют очень различные галлы. Если нет иных яиц, ускользнувших от моих тщательных наблюдений, то нужно думать, что в одинаковых оболочках, здесь черных, там рыжих, яйца имеют различное содержимое.

Рис. 252. Галлы тли полулунной (Р. semilunaris Pass.) —а и бесцветной (P. pallidus Derb.)— b

Наконец, строение тела, черта очень существенная для каждого вида, доставляет в конце лета признаки, очень определенно указывающие на присутствие различных видов. До этого позднего времени население различных по форме галлов до такой степени сходно между собой, что нет возможности отличить тлей одних от других, после того, как они вынуты из их жилищ. Когда совершается последний выход, заканчивающий год, то появляется поколение, которое сильно отличается от предыдущих и дает, наконец, удостоверение в том, что на дереве имеется несколько видов, именно пять.

Родовое название этих видов—пемфиги (Pemphigus), что значит пузырек, вздутие, грыжа. Это название разумно и заслуженно. Тли, живущие на скипидарном дереве, и некоторые другие, на вязе и на тополе, вызывают уколами на листьях вздутия, полые внутри и доставляющие тлям в одно и то же время пищу и жилище.

На скипидарнике самый простой вид галлов, это краевая плоская складка на листе, край которого заворачивается на верхнюю сторону и прилегает к ней, не меняя своего зеленого цвета. Жилище это тесно и низко, так как потолок и пол в нем соприкасаются, и семья здесь бывает немногочисленна. Тля, производящая эту складку на листьях, называется бесцветным пемфигом (Pemphigus pallidus Derb.), потому что она не умеет окрасить в пурпур свое жилище (рис. 252b).

Рис. 253. Галлы тлей: а—сумочной (P. follicularhis Pass.) и b-пузырчатой (P. utricularius Pass.)

Пемфиг сумочный (P. follicularius Pass.) делает тоже боковую складку на верхней стороне листа, но веретенообразную, более мясистую, разросшуюся, окрашенную в красный цвет, полую и вздутую, как короткое веретено (рис. 253а).

Полулунный пемфиг (P. semilunaris Pass.) делает ушковидную складку, которая сначала расположена на верхней стороне листовой пластинки, а потом загибается под прямым утлом вниз листка и там превращается в висячее ушко, узловатый, мясистый нарост с преобладающим соломенно-желтым цветом (рис. 252а).

Более высокую степень искусства представляют шаровидные галлы. Это гладкие шары бледно-желтого цвета, различной величины: начиная от величины вишни и кончая величиной среднего абрикоса (рис. 253Ь). Эти галлы висят у основания листочков, которые, несмотря на чудовищные наросты, сохраняют обыкновенные цвет и форму. Эти галлы производит пузырчатый пемфиг (P. utricularius Pass.).

Но особенно превосходные жилища представляют собой рожки, настоящие исполинские постройки по сравнению с ничтожной величиной их строителей. Есть рожки, достигающие дюйма в длину при толщине в бутылочное горлышко. Соединившись по три, по четыре на концах расположенных высоко ветвей, они образуют странные, извилистые пугала, похожие на рога каменного барана (рис. 254). Прочие галлы опадают целиком вместе с листьями, и зимой на дереве от них не остается следа. А рожки, крепко приросшие к ветке, остаются долго на дереве. Только продолжительная непогода разрушает их. В особенности основания их трудно исчезают. На следующий год они еще остаются на месте, но уже разрушенные, превратившиеся в обломки, в которых сбилась восковая вата, одевавшая в дни процветания население рожка. В этих роговых дворцах живет рожковый пемфиг (P. cornicularius Pass.).

Рис. 254. Галлы рожковой тли (P. cornicularius Pass.)

Первоначальные красные карманчики суть временные станции, в которых приготовляется обширное население. В каждой из этих скромных хижин помещается одна черная тля, родоначальница, пришедшая из щели дерева. Здесь эта затворница, вышедшая из яйца, спешит народить живых детей, после чего сама погибает. Дети ее, основательницы (II) галлов, постепенно рассеиваются по нежным листьям, на которых тогда начинают появляться настоящие галлы, обширные поселения, и в них-то найдут себе место впоследствии многие поколения. Но сначала у всех пяти видов, которые мы только что назвали, все рассеявшиеся основательницы работают поодиночке над первым вздутием своих хижин. Помощь к ним придет потом.

Начинается май, и уже начинают появляться самые простые галлы, в виде краевых зеленых складок. Под хоботком черной тли, которая терпеливо раздражает им листок, узенькая каемочка загибается по краю листочка. Загиб имеет до половины вершка в длину. Обработав достаточно одно место, животное перемещается в другое и сидит неподвижно до тех пор, пока его хоботок работает.

Что же делает этот атом для того, чтобы загнуть то, что было плоским в естественном состоянии? Ничего более, кроме того, что втыкает свой хоботок. Укол иголки, как бы искусно он ни был сделан, только умертвил бы ткани, не нарушив формы. Животное должно впускать какой-то яд, который вызывает усиленный приток сока; оно раздражает и отравляет, а растение отвечает на это распуханьем подраненных частей.

Вот каемочка увеличивается, но так медленно, что мы не можем проследить ее роста, как не можем проследить роста травы. Теперь это косая крыша, зияющая складка. Тля сидит в уголке и своим тонким хоботком возбуждает и направляет поток соков. Через двадцать четыре часа складка смыкается окончательно и загнувшийся край тесно прилегает к пластинке листа. Это похоже на опускную дверь, но действующую так осторожно, что животное не только не бывает раздавлено между двумя пластинками, но двигается в складке, как на открытом месте.

Галлы в форме ушка и веретена начинаются на краях листочков в виде узеньких рубчиков, с красным оттенком. Скоро стенки их толстеют, становятся мясистыми и вздуваются в нарост, на котором уже совершенно исчезает зеленый цвет. Как это происходит, что часть листочка, видоизмененная тлей, окрашивается обыкновенно в желтый или в красный цвет, тогда как в случае простого сгибания складки она сохраняет свой естественный зеленый цвет? Почему в последнем случае толщина ткани не увеличивается, а в других сильно увеличивается? Почему веретено остается в плоскости пластинки листа, а ушко резко сгибает листочек, опускаясь отвесно вниз? Во всех трех случаях орудие одно и то же, а произведения его резко различны.

Зависит ли это от различия впускаемых ядов? Или же это происходит от различия в способах укола? Теряешься во всем этом.

Задача делается еще более трудной, когда перейдем к шаровидным галлам. На этот раз черная тля, основательница, устраивается у основания листочка, на верхней его стороне, против средней жилки. Здесь сидит она неподвижно и терпеливо. Проколотая хоботком часть листочка углубляется и получает вид маленькой ямки, потом она вздувается горбом, выдающимся на нижней стороне листа, при основании его пластинки. Как будто бы точка опоры постепенно опускается под вошкой, и она погружается, тонет в углублении, отверстие которого закрывается над ней само собой, сближением краев.

И вот вошка у себя, совершенно отделенная от мира. Пластинка листочка не меняется ни по форме, ни по цвету, но мешочек внизу окрашивается в нежный желтый цвет и с каждым днем все увеличивается от притока соков, что вызывается раздражающим влиянием хоботка животного. Непрерывный укол хоботка затворницы, а вскоре и детей ее, доведет к концу лета объем нароста до объема хорошей сливы.

Роговидный галл образуется из целого листочка, выбранного среди самых маленьких. На конце ветвей бывают слабенькие листья, последние произведения истощенного побега, полуразвернувшиеся и не окрашенные в зеленый цвет—цвет здоровья. Они едва достигают в длину одной десятой вершка. И на этой жалкой основе развиваются огромные рожки, причем идет в дело не весь сложный лист, а один из составляющих его листочков.

Столь ничтожная основа под влиянием работы тли приобретает особенную жизнедеятельность. Прежде всего этот листочек срастается с концом побега так крепко, что рожки остаются на дереве после опадания прочих листьев и всех остальных галлов; потом возникает такой приток соков, какой бывает в плодоножке тыквы. Вначале этот галл—хорошенький, правильный рожок, равномерно зеленого цвета. Откроем его. Внутренность великолепного красного цвета и нежная, как атлас. В это время здесь живет одна черная тля.

Все пять родов построек уже основаны, начиная со складки и кончая рожком. Им остается расти по мере того, как в них будет увеличиваться население. Что же делают внутри своих жилищ замурованные тли? Прежде всего они меняют платье и форму. Они были черненькие, тоненькие, способные к передвижению; теперь они становятся неподвижны, пузаты и окрашиваются в желтый цвет. Потом, воткнув хоботок в стенку, пропитанную скипидарными соками, они спокойно рождают детей. Для них это отправление столь же постоянное, как пищеварение. Им нечего делать больше. Назовем ли мы их отцами? Нет, это название несовместимо с понятием рожать. Назовем ли мы их матерями? Также нет—точный смысл этого названия неприложим здесь. Они—ни то, ни другое, ни даже что-либо среднее. В нашем языке нет названия для обозначения этих животных странностей. Для того чтобы составить себе приблизительное понятие о них, надо обратиться к растению.

В наших странах чеснок почти никогда не цветет. Вследствие возделывания он потерял двойственность пола и не дает настоящих семян, для образования которых нужен материнский плодник и отцовские тычинки. Тем не менее он очень хорошо размножается. Его подземная часть размножается непосредственно, т.е. производит толстые, мясистые почки, соединяющиеся в головки чеснока и называемые зубками. Каждый такой зубок есть живое растение, которое, будучи посажено в землю, продолжает свое развитие и становится подобным тому растению, от которого произошло.

Некоторые растения из того же отдела чесночных, или луковых, делают еще лучше. Они образуют обыкновенный длинный стебель, который заканчивается подобием шаровидного цветочного бутона. По общим правилам надо было бы, чтобы этот бутон распустился в соцветие, но дело происходит иначе. Цветы совсем не появляются; их заменяют маленькие луковички. Разделение полов исчезло: вместо семян, производимых цветами, растение дает целые растеньица, заключенные в мясистых почках. С своей стороны, подземная часть дает много зубков. Таким образом, лишенный пола чеснок все-таки обеспечен относительно своего размножения.

До известной степени размножение тлей походит на размножение чеснока. Внутри своего тела странное маленькое животное дает также почки, т.е., не прибегая к медленному размножению при помощи яичников, оно само, в одиночку, производит живых детей. Уединившись в своей хижине, тля-основательница, как мы сказали, меняет кожу, а брюшко ее вздувается, после чего она рождает новых тлей, которые, в свою очередь, делают то же.

Осенью, в сентябре, вскроем какой-нибудь галл, положим содержимое его на лист бумаги, вооружимся лупой и посмотрим. Все описанные виды галлов покажут нам одно и то же зрелище, разница будет только в количестве населения: в одних галлах его очень много, в других—наоборот. Большая часть тлей в галлах окрашена в великолепный оранжевый цвет. У самых больших видны на плечах культяпки—зачатки будущих крыльев. Все одеты в великолепный, белый, как снег, плащ, который сзади тянется в виде шлейфа. Это одеяние есть пушистый восковой покров, выделенный кожей. Оно не выносит самого осторожного прикосновения, и малейшее дуновение разрушает его, но взамен разрушенного из кожи тотчас же выделяется новый плащ. В населенном галле, где все толкаются, восковое одеяние часто разрушается и превращается в порошок. Так образуется на дне галла тончайшая пыль, нежнейший пушок, в котором копошатся тли.

Вперемешку с оранжевыми тлями видны и другие, гораздо менее многочисленные и легко отличаемые. Они гораздо меньше ростом, цвет их то ржаво-красный, то яркий цвет киновари. Всегда коренастые и морщинистые, они, смотря по возрасту и форме галлов, то бывают вздуты, как черепаха, то треугольны, с притуплёнными концами. На спине у них от шести до восьми рядов белых бляшек, представляющих собой такое же восковое выпотение кожи, как плащи у других тлей. Нужно внимательно смотреть в лупу, чтобы заметить эту подробность одеяния. Эти тли никогда не имеют крыловых зачатков, которые оранжевые тли приобретают рано или поздно.

Наконец, последняя, самая важная черта окончательно выделяет этих карликов из других тлей. Время от времени я вижу, как у них на спине появляется чудовищное вздутие, которое доходит до затылка и увеличивает объем животного вдвое. Этот горб, сегодня появляющийся, завтра исчезающий, есть детская сумка. Когда мне удается иногда вскрыть ее концом иглы, то я вынимаю оттуда маленькое слизистое тельце с двумя глазными черными точками и с признаками членистости, представляющее собой зародыш. Нескольких горбатых тлей я помещаю в стеклянную трубку вместе с куском их галла. Они дают мне молодых тлей, и горбы их исчезают. К несчастью, наблюдение не может продолжаться: кусок галла высыхает, и тли погибают. Тем не менее установлено, что эти красные карлицы—родительницы (III), а горбы их—вместилища потомства. Маленькие красные черепашки, которых можно найти осенью во всех галлах,—одни только рождают детей. Вокруг них копошатся их дети, толстые оранжевые младенцы, которые наряжаются в снежно-белые оборки, сосут сок, растят себе брюшко и приготовляют крылья для будущего выселения.

Представляют ли собой все красные горбатые родительницы прямых дочерей черной тли, основательницы галла, или же они составляют ряды новых поколений, иной степени родства? Второе предположение мне кажется вероятным в роговидных галлах, потому что здесь родительницы слишком многочисленны, чтобы можно было отнести их к одному поколению. Что касается других галлов, гораздо менее населенных, то, мне кажется, что здесь достаточно допустить одно поколение красных.

Приведем несколько приблизительных чисел. В первых числах сентября я вскрываю один из самых больших роговидных галлов. Он длиной в два с четвертью вершка, а шириной немного меньше вершка в самом широком месте. Господствующее население состоит из оранжевых тлей (IVa), пузатых, гладких, иногда снабженных зачатками крыльев. Это—потомство мелких родительниц, ярко-красных, коренастых, морщинистых, суживающихся впереди и как бы усеченных сзади, что дает им почти треугольную форму. Насколько я могу судить в таком множестве, число родительниц должно составить несколько сотен. Чтобы пересчитать все население, я высыпаю его в стеклянную трубку в восемнадцать миллиметров (около ¹/₄ вершка) в диаметре. Весь столб занимает в длину шестьдесят пять миллиметров (около ⁸/₁₀ вершка). Объем, таким образом—шестнадцать тысяч пятьсот тридцать два кубических миллиметра. Считая, что объем одной тли приблизительно равен одному кубическому миллиметру, получим около шестнадцати тысяч тлей. Не будучи в состоянии сосчитать, я вымеряю. Подобным образом астроном Гершель исчислял звезды Млечного пути. Тли соперничают со звездами своей многочисленностью. В четыре месяца черная тля, образовательница галла, доставила такое потомство. А это еще не конец.