Предсказание погоды

Предсказание погоды

В январе происходит второе линяние, дающее гусеницам менее богатый наряд и одаряющее их в то же время очень странными органами. Когда наступает время сбросить кожу, гусеницы собираются беспорядочной кучей на крыше гнезда, остаются там без движения день и ночь, если тепло, и здесь линяют. Теперь волоски на середине спины окрашиваются в тускло-рыжий цвет, который делается еще бледнее от примеси многочисленных длинных белых волосков. Но к этому поблекшему наряду прибавляются странные органы, которые поразили Реомюра, не знавшего их значения. На том месте каждого из восьми члеников тела гусеницы, где прежде был рисунок красного цвета, появляется теперь поперечная щель, вроде большого рта с губами, который открывается и остается открытым по желанию животного или же закрывается так, что не остается и следа его присутствия.

Из каждого такого отверстия, когда оно открыто, поднимается горбик из нежной, бесцветной кожицы, как будто бы выпятились внутренности от разреза кожи ножом. Две черно-бурые точки занимают переднюю сторону горбика, а сзади торчат два коротких плоских хохолка из рыжих ресничек, которые роскошно блестят на солнце. Вокруг расположены лучеобразно длинные белые волоски, лежащие почти горизонтально. Этот орган очень чувствителен. При малейшем раздражении горбик втягивается и исчезает под черной кожей. На его месте образуется яйцевидное углубление, которое быстро закрывается, так что исчезает и след его. Длинные белые волоски, окружающие отверстие, поднимаются отвесно и собираются в поперечный ряд. При этом гусеница сразу принимает другой вид. Рыжие и блестящие волоски исчезли под черной кожей, а белые поднявшиеся волоски образуют мохнатую гриву; общий цвет сделался более пепельным.

Когда раздражение прекращается, то отверстие открывается и остается открытым, а чувствительный горбик опять высовывается. Эти попеременные открывания и закрывания быстро повторяются. Я вызываю их различными способами. Если пущу табачного дыма, то отверстия сейчас же открываются, как будто бы насекомое выставляет особые органы исследования. Но скоро горбики прячутся. Второе облако табака опять вызывает их. Но если дыма слишком много и он слишком крепок, то гусеница съеживается и не открывает отверстий. Когда я осторожно дотрагиваюсь соломинкой до бугорка, то последний сейчас же втягивается, как рожки улитки, и заменяется углублением, которое, в свою очередь, закрывается. Обыкновенно, но не всегда, если я коснусь отверстия на одном членике, то отверстия остальных также постепенно закрываются. Спокойная, отдыхающая гусеница обыкновенно держит отверстия свои открытыми, а при ползании то открывает, то закрывает их. При частом открывании и закрывании волоски, сидящие на губах отверстия, втягиваются и ломаются под кожей, отчего на дне углубления скопляется пыль из поломанных волосков, которая скоро сбивается в комочки. Если отверстие открывается сразу, то срединный горбик выбрасывает наружу, на бока животного, эти обломки волосков, которые малейший ветер поднимает в воздухе в виде золотистых пылинок, очень неприятных для наблюдателя, так как они вызывают зуд, попадая на кожу.

Для чего служат эти органы? Для того ли, чтобы перетирать волоски и приготовлять из них жгучий порошок, как средство защиты? Ничто не доказывает этого. Очень сомнительно, чтобы насекомое защищалось этим от страстных любителей гусениц, например, от жука-красотела (рис. 231) или от кукушки, для которых ничего не значат эти жгучие волоски. Наверное, эти отверстия служат для какой-то другой цели. Реомюр называет их стигматами (дыхальцами) и склонен видеть в них особенные дыхательные отверстия. Но это неверно: ни одно насекомое не имеет на спине дыхательных отверстий. Сверх того, лупа не открывает здесь никаких трубочек, служащих для сообщения с внутренностями. Дыхание здесь ни при чем, и разгадку следует искать в чем-то другом.

Выдающаяся из открытого отверстия выпуклость состоит из бледной мягкой голой пленки, чувствительность которой велика. Раздражение твердым предметом даже бесполезно. Я беру на кончик булавки капельку воды и подношу ее к бугорку. Как только вода коснулась его, прибор закрывается. Все, по-видимому, подтверждает, что эти произвольно выпячивающиеся и втягивающиеся бугорки—органы чувственных восприятий. Гусеница выпячивает их для того, чтобы исследовать окружающее; она прячет их под кожу для того, чтобы сохранить их тонкие свойства. Но что же именно воспринимают они? Это трудный вопрос, на который можно ответить, только изучив нравы шелкопряда.

Всю зиму эти гусеницы—ночные животные, хотя днем, в хорошую погоду, охотно сидят на крыше гнезда неподвижно, сбившись в кучу, и в девять часов вечера отправляются глодать хвою, а после полуночи возвращаются в гнездо. В самый разгар зимы, в самые холодные месяцы, шелкопряд проявляет особенную деятельность. Тогда он неутомимо прядет, прибавляя каждую ночь новый слой к своей шелковой палатке; и каждый раз, как позволяет погода, гусеницы расползаются по ближайшим ветвям, чтобы кормиться и возобновлять свой запас пряжи.

По очень странному исключению суровое время года, являющееся временем бездеятельности и оцепенения для других насекомых, для походного соснового шелкопряда является временем оживления и работы, конечно, при условии, чтобы холод и непогода не переходили известных границ*. Если северный ветер так силен, что может снести все стадо; если холод слишком силен и грозит перейти в мороз; если идет снег или дождь или слишком густ туман, тогда благоразумные остаются дома, под защитой гнезда. Гусенице выгодно было бы предвидеть эту непогоду, которой она страшится. Отправляться на кормежку темной ночью, в ненадежную погоду было бы опасным предприятием, так как походы совершаются довольно далеко от гнезда и ряды двигаются медленно. Опасно было бы для стада, если бы непогода, такое частое явление зимой, застала его в дороге. Обладает ли гусеница какими-нибудь способностями для справок в отношении погоды? Я узнал это следующим образом.

Однажды лесной сторож, которому приходилось бороться с этими насекомыми, узнав о моих опытах воспитания гусениц в теплице, попросил у меня позволения прийти посмотреть, как гусеницы объедают хвою. Я пригласил его прийти для этого вечером, и в назначенный час он с товарищем пришел ко мне. В девять часов мы с фонарем отправились в теплицу, вполне уверенные, что увидим желаемое. Но что это значит? Ни одной гусеницы на гнезде, ни одной—на зеленых сосновых ветках. Все сидят, спрятавшись в гнездах. Мы ждем, но тщетно, и около полуночи расходимся, ничего не увидав. В чем же причина неудачи?

Ночью и утром шел дождь. Снег, не первый в этом году, но самый изобильный, покрыл вершину горы Ванту. Может быть, гусеницы, более нас чувствительные к переменам погоды, отказались выйти из гнезд, потому что предвидели дождь и снег, хотя мы ничего не чувствовали? Надо установить наблюдения в этом направлении.

Итак, начиная с этого памятного дня, с 13 декабря 1895 года, устроена метеорологическая обсерватория с гусеницами. У меня нет решительно никаких приборов, даже скромного термометра. Все ограничивается тем, что я каждую ночь наведываюсь к гусеницам в теплице и к гусеницам в саду. Тяжелая это работа—ходить ночью в глубину сада, иногда по такой погоде, когда собаку жаль выгнать на двор. Я записываю, как ведут себя гусеницы: выходят ли или сидят в гнездах, а также замечаю, в каком состоянии небо в течение дня и во время ночного осмотра.

К этим записям я присоединяю метеорологическую карту, которую журнал «Le Temps» ежедневно прилагает для всей Европы. А если я хочу получить более точные данные, то обращаюсь к авиньонской обсерватории с просьбой сообщать мне во время крупных перемен барометрические записи своей обсерватории. Гусеницы, как сказано, помещаются в двух местах: в теплице и в саду, под открытым небом. Первые, будучи защищены от ветра и дождя, дают мне более правильные и последовательные указания. Гусеницы на открытом воздухе часто отказываются выходить, хотя все общие условия благоприятны. Для того чтобы задержать их в гнезде, достаточно сильного ветра или небольшой сырости. Гусеницы же теплицы, будучи защищены от этих явлений, должны считаться с атмосферическими явлениями только высшего порядка, а это прекрасное условие для наблюдателя, ставящее его на верный путь. Повторяю, главные наблюдения доставляют мне гусеницы, помещенные в теплице.

Итак, что же означало то явление, что 13 декабря гусеницы в теплице отказались выйти из гнезда? Дождь, который должен был пойти ночью, не мог обеспокоить их, так как они хорошо защищены. Снег, побеливший к утру вершины гор, был им безразличен: это было так далеко от них. Должно было произойти какое-то необыкновенное атмосферное явление, глубокое и огромное по своему протяжению. Карты журнала и бюллетени обсерватории сообщили мне об этом. Атмосферное давление в нашей местности в это время было необычайно слабое. Распространяясь от Англии, оно дошло до нас 13 декабря и продолжалось до 22-го. В Авиньоне барометр с 761 миллиметра сразу упал до 748—13-го числа, а 19-го—еще ниже, до 744 мм.

В течение этих двенадцати дней гусеницы в саду совсем не выходили на сосны. Правда, и погода была переменчива. То пойдет мелкий дождь, то дует порывистый ветер; но большей частью днем и ночью небо чисто, температура умеренная. Однако осторожные узницы не соблазняются этим. Грозное слабое давление атмосферы продолжается, и они остаются дома. В теплице дело происходит несколько иначе. Гусеницы иногда выходят, но чаще остаются в гнезде. Здесь обнаруживается довольно правильное совпадение между барометрическими колебаниями и поступками гусениц. Когда ртуть немного поднимается, они выходят; когда она падает, гусеницы остаются дома. Так, 19-го, в день наименьшего давления, ни одна гусеница не вышла.

Итак, мы видим, что главным влиянием здесь надо считать атмосферное давление и его физиологические, так трудно определимые, последствия. Что касается температуры, то о ней почти бесполезно говорить. Гусеницы шелкопряда сильные животные, какими должны быть прядильщицы, работающие зимой под открытым небом. Как бы ни было холодно, лишь бы не морозило, и они в назначенное время отправляются работать или пастись под открытым небом.

Вот еще пример влияния атмосферных явлений на гусениц. По метеорологической карте журнала, уменьшение атмосферного давления в нашей местности распространяется 9 января. Поднимается бурный ветер. В первый раз в этом году вода замерзает. Большой бассейн в моем саду покрылся слоем льда толщиной в несколько пальцев. Эта суровая погода продолжается пять дней. Понятно, что в саду на качаемые ветром сосны гусеницы не выходят. Но замечательно то, что и гусеницы в теплице также не выходят из гнезд. А между тем в теплицу мороз не проникает, ветер также. Их может удерживать в гнездах только атмосферная волна малого давления. 15-го пертурбация прекращается, и остальную часть этого месяца и часть февраля барометр держится между 760—770 миллиметрами. В течение всего этого времени каждый вечер, в особенности в теплице, гусеницы выходят из гнезд.

23 и 24 февраля опять гусеницы внезапно, без видимой причины, попрятались в гнезда. У меня в теплице шесть гнезд; только из двух вышло несколько гусениц. На основании этого предзнаменования я записываю у себя: «Приближается время низкого давления». И действительно, через два дня я читаю в метеорологическом бюллетене: минимум давления, в 750 миллиметров, идя из Гасконского залива, доходит до Прованса 24-го. В Марсели 25-го идет хлопьями снег. Значит, гусеницы, предчувствуя эту бурю за день и за два до нее, отказывались выйти. У нас, в Сериньяне, буря разразилась 25-го и в следующие дни. Я снова удостоверяю, что гусеницы в теплице волнуются только при приближении волны низкого давления. А раз успокоившись от беспокойства, причиненного падением барометра, они выходят 25-го и в следующие дни, во время бури, как будто бы ничего необыкновенного не происходило.

Вообще, из моих наблюдений вытекает, что гусеница соснового походного шелкопряда чрезвычайно впечатлительна к переменам атмосферного давления и для нее эта способность драгоценна: она предчувствует бурю, опасную ей во время выходов. После первого линяния, когда спина гусеницы покрыта ярко-красным узором, она, по-видимому, отличается от других гусениц только более тонкой общей впечатлительностью (если только этот узор на спине не обладает еще какими-нибудь неизвестными нам свойствами). Но если в этот промежуток своей жизни прядильщица и не имеет особенных органов для предугадывания перемен погоды, то, с другой стороны, этот возраст она проводит в мягкую погоду. Наиболее холодные ночи начинаются только в январе, и тогда гусеница оказывается уже в новом наряде, имеет на спине описанные выше отверстия, при помощи которых она, по моему мнению, предчувствует перемены погоды, предчувствует приближение бури. Конечно, с моей стороны это только предположение, хотя имеющее за себя много данных и потому хорошо обоснованное. Я предоставляю другим окончательно решить этот интересный вопрос.