Психея, или мешочница Кладка яиц

Психея, или мешочница

Кладка яиц

В весеннее время старые стены и пыльные тропинки хранят новости для тех, кто умеет видеть. Маленькие пучочки былинок без видимой причины начинают шевелиться, а потом передвигаются. Что это значит? Посмотрим поближе. В движущемся пучочке заключена довольно сильная гусеница, довольно красиво испещренная черными и белыми пятнышкам. В поисках пищи или же в поисках места, где совершится превращение, она боязливо торопится в смешном наряде из былинок, из-под которого виднеются только голова и передняя часть тела с шестью короткими ножками. При малейшем испуге она вся прячется под былинки и не двигается.

Эта гусеница принадлежит бабочке психее. Для того чтобы укрыться от холода, зябкая психея, с голой кожей, строит себе переносное убежище, подвижную хижину, которую хозяйка никогда не покидает, пока не сделается бабочкой. Эту грубую для своей нежной кожи одежду гусеница подбивает шелковой подкладкой.

В апреле я нахожу на моей каменной стене одноцветную психею (Psyche unicolor Hfh., или graminella Schiff.), которая прицепилась здесь в ожидании превращений (рис. 221). Она теперь в неподвижном состоянии, и потому в настоящее время над ней нельзя делать никаких наблюдений. Воспользуемся этим, чтобы рассмотреть строение и состав ее вязанки былинок (рис. 222).

Это довольно правильное здание, в форме веретена, имеющее немного меньше вершка в длину (около 4 см). Составляющие его прутики, прикрепленные спереди и свободные сзади, расходятся широко и составляли бы плохую защиту от солнца и от дождя, если бы заключенная не имела еще другой защиты, кроме этой соломенной крыши.

Рис. 221. Мешочница одноцветная (Psyche unicolor Hfh,, или graminella Schiff.): крылатые—самцы, а в мешочках—бескрылые самки и гусеницы. (По Blanchard)

Впрочем, название «солома» неверно. Соломинки, то есть стебли злаков, попадаются здесь редко, к великому благополучию будущего семейства, которое, как мы увидим это позднее, не нашло бы ничего подходящего в полых брусьях. Больше всего здесь попадаются кусочки тоненьких, легоньких, мягких стебельков, богатых мякотью, какие встречаются у цикорийных растений. Затем следуют кусочки листьев злаков, крошечных чешуйчатых веточек кипариса и щепочки—грубый материал, употребляемый за недостатком лучшего; наконец, если любимых цилиндрических стебельков не хватает, то плащ пополняется пелериной с оборкой, то есть кусками какого-нибудь сухого листа.

Из этого, хотя и неполного, перечня видно, что гусеница не только предпочитает кусочки, богатые сердцевиной, но употребляет и всякие сухие небольшие стебельки и строит из них жилище, не отделывая их. Шея ее работа ограничивается тем, что она прикладывает один стебелек к другому, прикрепляя их передние концы.

Для того чтобы применяться к движениям гусеницы, и в особенности для того, чтобы не стеснять движений головы и ножек ее при наложении новых стебельков, передняя часть ее домика должна иметь особенную форму. Здесь, в передней части, нельзя уже употреблять стебельков, которые своей длиной и твердостью мешали бы работе гусеницы. Здесь нужен мягкий мешочек, который мог бы .гнуться во все стороны. И действительно, собрание стебельков сразу оканчивается на некотором расстоянии от переднего конца и заменяется горлышком, где шелковая основа утыкана только маленькими деревенистыми частичками, способными укрепить это вещество, не вредя его гибкости. Это горлышко так важно, что все психеи делают его, как бы ни были различны остальные части их постройки. Такое горлышко всегда состоит внутри из шелковой ткани, а снаружи покрыто очень мелкими кусочками, которые гусеница отгрызает от какой-нибудь сухой веточки. Такая же бархатистая шелковая ткань, но измятая, всклокоченная, заканчивает чехольчик сзади, в форме довольно длинного голого придатка, открытого на конце.

Рис. 222. Чехлики мешочницы одноцветной

Теперь снимем по прутику сухой покров с пелены. Число прутиков на чехольчике бывает различно; мне случалось насчитывать восемь— десять и больше. Когда снимем все прутики, то остается цилиндрический чехол из плотной шелковой ткани, не рвущейся, если ее растягивать пальцами, гладкой и великолепного белого цвета внутри, а снаружи тусклой и шероховатой. Здесь наложены один на другой три слоя: чрезвычайной тонкости атласный слой, прилегающий непосредственно к коже, потом слой из ткани, смешанной с деревенистыми частицами, наконец, сверху, слой из прутиков.

Сохраняя всегда это общее расположение из трех слоев, чехлики психей у различных видов имеют значительные различия в подробностях строения. Вот, например, другая психея (судя по строению чех-лика, это Ps. febretta В. d. Fonsc), самая поздняя из всех, которую я встречаю в конце июня поспешно пробегающей по пыльным дорожкам вблизи наших жилищ. По величине и по правильности постройки сухих листьев, которая довольно часто, хотя и не всегда, встречается у первого вида. Сзади нет длинного обнаженного придатка. За исключением горлышка, все остальное покрыто прутиками.

Самая малая и самая простая по наряду—третья психея (Fumea comitella Bruand и F. intermediella Braand). Очень часто встречается в конце зимы на стенках и в трещинах старой коры оливковых деревьев, вязов и других деревьев. Ее чехлик не больше 1/4 вершка в длину. С дюжину гнилых соломинок, собранных без разбора и прикрепленных параллельно, составляют вместе с шелковым чехлом все части одеяния.

Рис. 223. Чехлики поздней психеи (Psyche febretta В. d. F.)

Эта психея, не интересная на вид, доставит нам первые сведения из их странной истории. Я во множестве собираю ее в апреле и помещаю под колпак из металлической сетки. Я не знаю, чем она чехлики ее превосходят чехлики предыдущего вида (рис. 223). В этих чехлах покров плотный, состоящий из очень разнообразных частей. Здесь можно видеть и различные полые внутри стебельки, и кусочки тоненькой соломы, и полоски листьев злаков. На передней части никогда не встречается мантильи из кусочков питается, но в настоящее время мне это не нужно. Сорванные со стен и с коры, куда они прицепились для превращения, мои маленькие психеи по большей части находятся в состоянии куколок, но некоторые еще деятельны. Последние спешат вползти под верхушку колпака и там прикрепляются в отвесном положении при помощи маленькой шелковой подушечки, потом все опять успокаивается.

В конце июня вылупляются первые самцы. Оболочку куколки они оставляют всунутой в чехлик, который остается на месте своего прикрепления на неопределенное время: до тех пор пока непогоды разрушат его. Выходит бабочка через заднее отверстие. Иначе и быть не может, так как гусеница прикрепила свое жилище передним концом и таким образом заперла навсегда переднюю дверь, а сама повернулась головой к противоположному концу и совершила превращение в опрокинутом положении. Это и позволило бабочке выйти через задний выход, единственный свободный. Все психеи поступают так же. Чехол имеет два отверстия: переднее, более правильное, необходимо гусенице во все время ее деятельного состава и запирается перед окукливанием; заднее, неправильное отверстие—нужно для выхода бабочки.

В своем скромном пепельно-сером наряде, при небольшой величине, едва превосходящей величину обыкновенной мухи, наши маленькие бабочки не лишены изящества. Усики их—великолепные перистые султаны; крылья окаймлены волосистой бахромой. Самцы озабоченно кружатся под колпаком, бьют крыльями, ползая по земле, и суетятся вокруг некоторых чехликов, ничем не отличающихся по наружному виду от остальных. Они садятся на эти чехлики и исследуют их своими усиками. По такой лихорадочной подвижности узнаются влюбленные, ищущие пар. Один там, другой здесь, каждый находит свою. Но скромницы не выходят из дома. Брак совершается через потайное окошечко на свободном конце чехла. Некоторое время самец остается на пороге этого слухового окошка, и все кончено: свадьба совершилась.

> Я спешу переместить в стеклянную трубку несколько чехликов, в которых только что произошли эти таинственные события. Несколько дней спустя затворница выходит из чехла и показывается во всем своем жалком виде. Трудно представить себе подобное убожество. Крыльев у нее совсем нет, шелковистого пушка также. На конце брюшка кольцеобразный валик из грязно-белого бархата; на спинке каждого членика по большому прямоугольному черноватому пятну, вот и все украшения.

Рис. 224. Чехлик малой психеи (Fumea comiteua Br.)

Из середки волосистого кольца выходит длинный яйцеклад, который состоит из двух частей: одна твердая, составляющая основание орудия, а другая мягкая и гибкая, входящая в первую. Самка сгибается крючком, схватывает своими шестью ножками нижний кончик чехла и погружает яйцеклад в его слуховое окошечко. Это заднее слуховое окошечко имеет много назначений: через него совершается тайный брак, выходит оплодотворенная самка, откладываются яйца и, наконец, выходит потомство.

Рис. 225. Мешочница волосистая (Psyche hirsutella Hb.). 1— кормящаяся гусеница в мешке; 2—закрытый мешок с куколкой самки; 3—то же, самца; 4—куколка самки; 5—куколка самца: 6—самка; 7—самец. (По Oudemans)

Самка всегда неподвижна и подолгу остается, скорчившись крючком, на свободном конце своего чехла. Она кладет яички в жилище, которое только что покинула, и передает его своим детям в наследство. Проходит часов тридцать, пока наконец она вынет яйцеклад, кончив кладку. Шерстью из своего кольца на брюшке мать затыкает отверстие, чтобы предохранить детей от опасности постороннего вторжения, и более того: она защищает детей собственным телом. Судорожно скорчившись на пороге своего жилища, она тут же умирает и высыхает, преданная и после смерти своему семейству. Нужен порыв ветра или какая-нибудь случайность для того, чтобы она упала со своего поста.

Теперь откроем чехол. Там находится оболочка куколки, целая, кроме передней щели, через которую вышла психея. Самец, которому трудно выйти через узкий ход, благодаря крыльям и усикам, подвигается к выходу из чехлика будучи куколкой, так что последняя наполовину из него выдается (рис. 225—3). Тогда, разорвав свою янтарную оболочку, нежная бабочка находит перед собой свободное пространство, через которое можно выйти. Самка, лишенная крыльев и перистых усиков, не нуждается в этой предосторожности. Червеобразная форма ее голого тела, мало отличающаяся от формы тела гусеницы, позволяет ей без затруднений пролезть через узкое отверстие, и потому оболочка ее куколки остается в глубине жилища, защищенная соломенной крышей. А эта осторожность есть проявление крайней нежности к будущим детям, так как яички откладываются именно в тот кожаный мешочек, который образует оболочку куколки. Мать погрузила свой яйцеклад в эту оболочку и постепенно, слоями, наполнила ее яичками.

Желая поудобнее проследить за событиями, которые не замедлят наступить, я вынимаю из чехла куколочную оболочку, набитую яичками, и кладу ее отдельно в стеклянную трубку, рядом с чехлом. Ожидание непродолжительно. В первых числах июля я оказываюсь обладателем многочисленного семейства. Вылупление совершилось так скоро, что я пропустил время пронаблюдать его. Новорожденные, которых было штук сорок, успели уже одеться в чепцы из белой ваты, надетые не на голову, а на заднюю часть тела. В трубке царит большое оживление. Гусенички проворно путешествуют, подняв чепцы почти отвесно к поверхности, по которой они ползают. Мне хочется видеть, из какого вещества и как ткут они первые нити своей одежды. Оболочка куколки еще далеко не опорожнена, и в ней, среди измятой яичной шелухи, я нахожу копошащимся целое общество гусеничек, такое же многочисленное, как то, которое уже выползло. Всего снесено одной самкой от пяти до шести дюжин. Вылупившихся раньше и уже одетых я перемещаю в другой сосуд и оставляю в трубке только запоздавших, еще совершенно голых. У них светло-рыжая голова и грязно-белое тело. Длина едва достигает миллиметра.

На другой день мало-помалу запоздавшие гусенички, по одной или партиями, покидают оболочку куколки, выходя через тот разрыв, через который вышла их мать. Ни одна не употребляет для своей одежды желтоватую, как луковая кожица, оболочку куколки, хотя она очень тонка; ни одна также не употребляет нежного пушка, которым оболочка выстлана внутри. Казалось бы, этот пушок, с происхождением которого мы потом познакомимся, мог бы служить прекрасным одеяльцем для этих зябких созданий; а между тем они не пользуются им, да его было бы и недостаточно для всего выводка.

Все идут прямо к грубому чехлу, который я оставил возле куколочной оболочки. Дело не терпит. Прежде чем выйти в свет и отправиться искать корм, надо одеться. А потому все с жаром кидаются на материнский чехол и обрывки его надевают на себя. Есть такие, которые скоблят внутренний слой, белый и мягкий, так как некоторые части его случайно обнажены. Другие смело проникают внутрь чехла и идут во мраке собирать ткань. В таком случае добывается вещество первого сорта, и казакин получается ослепительно белый. Другие грызут где попало, и у них выходит пестрый наряд: ярко-белый с коричневым.

Они работают челюстями, имеющими форму больших ножниц, с пятью крепкими зубцами на каждой. Под микроскопом эти челюсти представляются чудом прочности и силы. В трубке, куда я помещаю моих карликов по мере того, как мне их доставляют материнские чехлы, уже несколько сотен гусеничек, там же находятся чехлы, из которых они вышли, и запас поломанных стебельков, выбранных между самыми сухими и богатыми сердцевиной. Здесь кишит необыкновенная деятельность. Я приставляю к глазу увеличительное стекло и задерживаю дыхание, чтобы не опрокинуть и не смести моих ткачей. Если мне понадобится какой-нибудь из них для осмотра под более сильной лупой, то я беру его на послюненную иголку. Оторванный от дела, он бьется на конце иголки, корчится, делается маленьким, когда он и без того уже так мал; он старается, насколько это возможно, войти в свое еще неполное одеяние, которое пока представляет из себя только простой жилет или даже узкий шарф.

И эта точка живет, она изобретательна, деятельна, хорошо знакома с искусством тканья. Только что родившись на свет, она умеет из лохмотьев, оставленных покойной матерью, выкроить себе одежду, а скоро она сделается плотником, собирателем бревен, которыми прикроет свою тонкую ткань. Что же такое инстинкт, способный в атоме возбуждать подобную деятельность!

В конце июня также я получаю и взрослых одноцветных психей из чехлов, которые внизу продолжаются в виде длинных придатков. Большинство этих чехлов прикрепилось с помощью шелковой подушечки к сетке колпака и висит отвесно, как сосульки. Некоторые остались на земле и, полузарывшись в песок, торчат отвесно задней частью вверх, а передней прикрепились ко дну чашки при помощи того же шелкового основания.

Это опрокинутое положение исключает влияние силы тяжести в приготовлениях гусеницы, которая, будучи способна к движению, всегда старается, прежде чем превратится в неподвижную куколку, повернуться головой то вверх, то вниз, для того чтобы взрослая бабочка, менее свободная в движениях, могла беспрепятственно выйти наружу. А куколка, твердая и неспособная перевернуться, двигается сразу всем телом и упорным ползаньем придвигает самца к порогу чехла. Она наполовину высовывается через шелковые сени, лишенные покрова, и там трескается, закрыв проход своей кожицей. Несколько времени самец остается на крыше хижины, сушит и расправляет свои крылья, укрепляется и, наконец, улетает искать ту, для которой так прихорашивался.

Он носит ярко-черный наряд, только края крыльев, будучи лишены чешуек, остаются прозрачными. Усики, тоже черные, имеют вид красивых султанов. Красавец летает от одного чехла к другому и, найдя чехол с самкой, садится на открытый его конец, сильно трепеща крыльями. Затем следует такая же тайная свадьба, как и у маленькой психеи.

Со своей стороны, пленница не менее нетерпелива. Самцы живут недолго и скоро все погибают под моими колпаками, так что к концу у самок не хватает женихов. Тогда мне приходится много раз видеть интереснейшее зрелище. Когда жаркое солнце осветит поутру колпак, конец сеней чехла нечувствительно вздувается, открывается и оттуда выходит масса хлопьев, чрезвычайно нежных. Если бы паутину превратить в вату, то она не была бы нежнее этой. Она похожа на облачный пар. Потом высовывается голова и передняя часть тела какой-то гусеницы, совершенно не похожей на первоначальную собирательницу прутьев.

Это сама невеста; почувствовав, что время ее наступило, и не дождавшись ожидаемого посетителя, она делает первый шаг и идет, как может, навстречу красавцу. Но последний не прибегает на зов, и тому есть причина: самцов нет больше под колпаком. Бедная, покинутая, два или три часа неподвижно висит из отверстия чехла, потом, устав ждать, тихонько пятясь задом, опять прячется в ячейку.

На другой, на третий день и дольше, пока позволяют ей силы, она появляется на балконе, и всегда утром, при ласкающих лучах солнца, и всегда на ложе из легчайшего пуха, который рассевается, почти испаряется, когда я помахаю рукой. Все-таки никто не приходит. В последний раз обманутое животное возвращается в свою спальню и больше не выходит. Оно умирает и высыхает там без пользы. На воле, без сомнения, рано или поздно женихи явились бы с той или с другой стороны.

Иногда развязка бывает еще печальнее. Слишком высунувшись из отверстия и не рассчитав равновесия, животное падает на землю. Покончено теперь дело и с упавшей, и с ее потомством. Какое это жалкое создание, гораздо более безобразное, чем первоначальная гусеница; это морщинистый мешочек, колбаска желтовато-землистого цвета. И это безобразное существо, более безобразное, чем червяк, это—бабочка в полном расцвете, настоящая взрослая бабочка. Это невеста хорошенького черного шелкопряда-психеи, с роскошными султанами. Пословица говорит: «Не по хорошу мил, а по милу хорош», и в ней заключена глубокая мысль, яркое подтверждение которой дает нам психея. Головка ее очень маленькая: это крошечный шарик, который почти исчезает, втягиваясь в первый членик тела. Да к чему же и нужен череп и мозг мешочку с яйцами! Но, однако, на этой крошечной головке есть два черных глазных пятна. Видят ли эти зачаточные глаза? Наверное, не очень хорошо. Свет должен казаться очень неярким этой домоседке, показывающейся у окна только в редких случаях, когда жених заставляет себя ждать.

Ноги ее устроены хорошо, но так коротки, что не могут оказать никакой пользы при хождении. Все тело желтовато-бледное, прозрачное спереди, а сзади матовое и набито яйцами. На нижней стороне первых члеников видно черное пятно, а заднюю часть тела заканчивает валик из коротенького пушка. Это остаток того бархатистого, нежного пуха, который она стирает с себя, когда двигается взад и вперед в своем узком жилище. Так и получается та куча белых хлопьев, которой бывает наполнено отверстие, где самка ожидала самца. Также покрывается пухом и внутренность чехла. Короче говоря, это животное—просто мешочек, набитый яйцами. Я не знаю ничего более жалкого.

Этот мешочек двигается не на ножках, слишком коротких и слабых; он перемещается, то двигаясь на животе, то на спине, то на боку, безразлично. При таком движении на заднем конце мешочка образуется глубокая борозда, которая движется вперед и доходит, как волна, до головы. Такое волнообразное движение и есть шаг; к концу его животное подвинулось вперед на миллиметр, не больше. Ей нужно около часа для того, чтобы переползти ящичек в полтора вершка длины, усыпанный мелким песком. Так она ползает и в чехле, когда высовывается из отверстия навстречу посетителю.

Три или четыре дня выпавшая бабочка, не прикрытая своим чехлом, на грубой земле, ведет жалкую жизнь и ползает наудачу, а еще чаще остается на одном месте. Ни один самец не обращает на нее внимания, все пролетают равнодушно. Открытая, вне своего жилища, несчастная не имеет никакой привлекательности. Да эта холодность самцов и понятна. Для чего делаться матерью, если семья должна быть покинута без пристанища? Выпавшая бабочка в несколько дней вянет и погибает бесплодной.

Оплодотворены, а таковых большинство, те, которые были осторожнее и не выпали из чехлов; они прячутся в них опять и больше не показываются, когда кончились посещения самцов. Подождем две недели и тогда вскроем ножницами чехол по всей его длине. В глубине, в более широкой части, противоположной отверстию, лежит оболочка куколки, открытая в головной части, которой она обращена к выходу. В этой оболочке, совершенно наполняя ее, лежит теперь самка, не подающая признаков жизни. Отсюда сначала выходила безобразная взрослая психея-самка, потом она опять вошла сюда и так плотно, что трудно отличить содержимое от содержащего, все можно принять за одно тело.

Очень вероятно, что так как оболочка куколки занимала самое лучшее место в чехле, то бабочка входила в нее каждый раз, когда возвращалась от окна, утомленная ожиданием. Она двигалась много раз туда и сюда в узком ходе и потому обтерла со своего тела весь пушок, которым вначале оно было покрыто. Перед оболочкой куколки есть обильный запас крайне нежной ваты, такой, как та, что хлопьями вылетала из отверстия, когда к нему приближалась самка. Под микроскопом видно, что эта вата состоит из чешуйчатого порошка, из того необыкновенно нежного пуха, которым покрыта вся бабочка. Чтобы дать теплую постельку своему будущему потомству, психея ощипала себя, как крольчиха.

Ничто не подтверждает, что это обнажение тела матери является простым механическим, ненамеренным следствием трения о тесные стены жилища. Материнство у самых скромных существ проницательно и предусмотрительно. А потому я представляю себе, что мать намеренно корчится, проходя туда и сюда по узкому проходу, для того чтобы обтереть свой пух и приготовить покров своим детям.

Так или иначе, но кучка ваты загромождает чехол перед оболочкой куколки и преграждает доступ в жилище; скоро эта вата будет служить постелью, на которой остаются некоторое время после вылупления молодые гусеницы, приготовляясь к выходу и к немедленно наступающей после него работе. В чехле, сделанном старой гусеницей, нет недостатка в шелке; напротив, его там очень много. Все стенки чехла подбиты толстым белым атласом. Но насколько лучше этого роскошного ковра тончайший пух, составляющий покров новорожденных!

Посмотрим теперь, куда отложены яйца? Самая маленькая из моих трех психей совсем выходит из чехла и всовывает свой длинный яйцеклад через отверстие чехла до дна куколочной оболочки. Эта оболочка и есть приемник для яиц.

У двух других психей, которые не имеют яйцеклада и хуже двигаются, нравы более странны. Здесь оплодотворенная самка прячется в чехол и опять влезает в оболочку куколки, которую так наполняет, как будто бы она не выходила оттуда. При этом все яйца разом оказываются на месте и наполняют оболочку, которую для этого употребляют все психеи. Зачем же нестись? В точном смысле этого слова здесь и нет откладывания яиц, т.е. яйца и не покидают материнского тела. Живой мешок, породивший их, хранит их в себе.

Скоро этот мешок высыхает, оставаясь приклеенным к оболочке куколки. Вскроем его. Что увидим мы в лупу? Несколько трахейных волокон, жалкие мускульные связки, нервные веточки, жалкие останки жизни, сведенной к простейшему проявлению. В общем—почти ничего. Остальная часть содержимого—яички, числом до трехсот. Говоря короче, все животное—это огромный яичник, сведший свои отправления до строго необходимого.