Саранчовые Звуковой снаряд

Саранчовые

Звуковой снаряд

Первый вопрос, с которым я обращаюсь к моим пленникам, разным кобылкам и другим саранчовым: «Каково ваше назначение в полях?» Вообще вы пользуетесь плохой славой, я это знаю—о вас говорится, как о вредных существах. Заслуживаете ли вы этот упрек? Относительно всех я позволю себе усомниться, но, разумеется, исключу таких ужасных опустошителей, как перелетная саранча и подобные ей. Плохая слава этих обжор перешла и на вас, всех саранчовых, которых я считаю, наоборот, скорее, полезными, чем вредными. Если вам случится проникнуть на наши грядки и попользоваться ими немного, то вред этот незначителен. Легко утешиться в том, что объедено несколько листьев салата. Человек готов из-за пустых повреждений, сделанных вами, желать истребления всех кобылок. К счастью, он никогда не будет в состоянии этого сделать. Действительно, посмотрите, к каким последствиям привело бы нас исчезновение всех кобылок.

В сентябре и в октябре стада индеек пригоняются на сжатые поля—что делают тогда индейки в этих сухих, выжженных солнцем полях? Они жиреют здесь, питаясь кобылками. Курица к нашей выгоде также любит лакомиться кобылками. Предоставленная самой себе, она не преминет свести свою семью на сжатое поле и поучить там птенцов, как ловить кобылок. Вообще, домашние птицы, бродя по свободе, поедают много саранчовых и жиреют от них.

Если вы охотник, если вы умеете оценить достоинства куропатки, вскройте зоб убитой вами птицы, и вы увидите, что в девяти случаях из десяти зоб этот набит кобылками. Куропатка предпочитает эту пищу всем зернам и готова была бы совершенно забыть зерна, если бы только кобылки водились весь год. Я вскрывал когда-то зобы и желудки другой насекомоядной птицы—чекана (motteux), которая к осени делается у нас скандально жирной. Вот что я находил у нее: прежде всего саранчовые, потом разные жуки: долгоносики, опатры, листоеды, кассиды и гарпалы; на третьем месте: пауки, многоножки (Julus), уховертки и мелкие слизняки; наконец, изредка немного ягод. Из сорока восьми вскрытых мною желудков только три содержали понемногу ягод. Главную же пищу, как по количеству, так и по числу случаев, занимали саранчовые из более мелких пород, а ягоды употреблялись, очевидно, только при недостатке насекомых. То же можно сказать и о других мелких перелетных птицах во время их пребывания осенью в Провансе. Все они здесь питаются саранчовыми: это их главный корм во время осенних путешествий.

Человек, со своей стороны, также не пренебрегает саранчовыми. Один арабский писатель, на которого ссылается генерал Дома (Daumas) в своей книге «Великая пустыня», говорит:

«Саранча—прекрасная пища для людей и для верблюдов. Ее едят и свежей, и заготовленной впрок, оторвав у нее лапки и крылья, поджарив или сварив ее».

«Высушенную на солнце, ее толкут в порошок, который смешивают с молоком или с мукой, и потом варят с жиром или с маслом и с солью».

«Верблюды очень лакомы до саранчи. Им дают высушенную или вареную саранчу; также едят ее и негры».

«Когда Мериам (Пресвятая Дева Мария) просила у Бога милости, послать Ей бескровной пищи, то Господь послал Ей саранчу».

«Жены пророков, когда им присылали в дар саранчу, посылали ее в корзинах и другим женщинам».

«Калиф Омар на вопрос, позволено ли употреблять в пищу саранчу, ответил однажды: я бы желал иметь их полную корзину для еды».

«Из всех этих свидетельств, без сомнения, следует, что Бог послал саранчу людям в пищу».

Не идя так далеко, как арабский писатель, я считаю себя вправе сказать, что саранча является даром Божьим для множества птиц, что доказало мне мое исследование птичьих желудков. Многие другие животные также любят употреблять в пищу кобылок. Я видел ящериц, подстерегающих и ловящих саранчовых насекомых. Даже рыба ест саранчу, когда случай посылает ей эту последнюю. Саранча скачет наудачу, и если случайно попадает в воду, то тотчас бывает съедена рыбой. Рыболовы поэтому употребляют саранчу как приманку при ловле рыбы.

Не распространяясь больше на этот счет, я скажу, что саранчовые чрезвычайно полезны, так как ими кормится дичь, употребляемая человеком, и охотно повторю слова арабского писателя: «По милости Бо-

жией саранчовые насекомые были посланы человеку для того, чтобы он из них делал себе пищу».

Единственно, что меня заставляет колебаться, это вопрос о непосредственном употреблении в пищу саранчи. Насколько она противна вкусу человека? Могущественный Омар, сжегший александрийскую библиотеку, не считает саранчу противной, напротив, он, по его словам, съел бы целую корзину ее.

Гораздо раньше его Иоанн Креститель, во время своего пребывания в пустыне, питался, по словам Евангелия, акридами и диким медом. Дикий мед это не что иное, как мед из горшочков халикодомы, а акриды—это и есть саранчовые насекомые. В детстве, из мальчишеской шалости, я попробовал есть саранчу, и она показалась мне довольно вкусной. Попробую-ка опять блюдо, которое ели Иоанн Креститель и калиф Омар.

Я наловил толстой саранчи, ее поджарили с маслом и солью, и за обедом это странное жаркое было разделено между всеми членами моей, семьи. Мы не нашли его невкусным. Оно гораздо вкуснее, чем столь хвалимые Аристотелем цикады. Вкус саранчи напоминает вкус раков, Вот уже два раза мое любопытство естествоиспытателя заставило меня попробовать древние блюда—цикаду и кобылку. Ни то, ни другое не привело меня в восторг. Их надо предоставить грубым челюстям негров. Для нашего же стола саранчовые имеют значение только в том отношении, что ими кормятся вкусные птицы, употребляемые нами в пищу.

В противоположность кузнечикам саранчовые насекомые издают очень слабые, едва слышные звуки, похожие на скрип от царапанья острием иголки по бумаге. Ничего лучшего нельзя и ожидать от них, так как их орган звука слишком просто устроен. Здесь нет ничего подобного тому, что мы видели у кузнечика: нет ни зубчатого смычка, ни дрожащей перепонки, натянутой в зеркальце.

Рассмотрим для примера в этом отношении итальянскую саранчу (Caloptenus italicus Lin.), по образцу которой устроены орудия стрекотания и у прочих саранчовых (рис. 187). Заднее бедро ее, булавовидно расширенное к основанию, имеет с каждой стороны по две продольные выдающиеся жилки, между которыми идет ряд маленьких жилок, расположенных, как стропила и так же отчетливо выдающихся, как с внутренней, так и с внешней стороны бедра. Но еще больше, чем одинаковость обеих сторон бедра, меня удивляет то, что все эти жилки совершенно гладки. Наконец, нижний край надкрыльев, который натирается бедрами, как смычками, также не имеет ничего особенного. Здесь, как и на всей поверхности крыла, видны толстые жилки, но без зазубрин и шероховатостей.

Рис. 187. Итальянская саранча, или прус (Caloptenus italicus L.): самка; самец. (По Кеппену)

Какой же звук может произвести этот первобытный инструмент? Совершенно такой, какой производит прикосновение к сухой перепонке. Для такого ничтожного, отрывисто-шелестящего звука насекомое поднимает и опускает свои бедра и трет выдающимися жилками внутренней стороны бедра по жилке надкрылья, вполне довольное результатами своих усилий. Оно потирает себя бока, как мы потираем руки в минуты удовольствия, как бы без намерения произвести звук. Это его способ выражать свое жизнерадостное настроение.

Посмотрим на него в то время, когда солнечная погода часто сменяется пасмурной, и наоборот. Вот прояснилось. Сейчас же бедра начинают двигаться, и тем деятельнее, чем солнце жарче греет. Теперь небо потемнело. Сейчас же стрекотанье прекращается и возобновляется только при новом прояснении неба, и всегда отрывистыми, короткими звуками. Здесь невозможно ошибиться: у этих страстных любителей солнца пение есть выражение своего благосостояния. Когда брюшко полно, а солнце приятно пригревает тогда саранча начинает петь.

Но есть саранчовые, которые не производят звуков. Такова носатая кобылка (Truxalis nasuta L.), замечательная своей головой, имеющей форму сахарной головы (рис. 188 и 189). Она имеет чрезмерно длинные задние ноги и всегда сидит молчаливая, как бы весело ни светило солнышко. Я никогда не видал, чтобы это насекомое играло своими задними бедрами, которые так длинны, что способны только прыгать.

Также безгласная, благодаря длине своих задних ног, египетская кобылка (Acridium aegyptium L., рис. 162, стр. 350) имеет особенный способ выражать радость. Эта великанша часто посещает мой огород, даже зимой. Если погода тиха и солнце сильно греет, то я застаю ее на розмаринах с распущенными крыльями, которыми она быстро двигает по четверть часа кряду, как бы собираясь лететь. Звуки, которые она производит при этом, так тихи, что их едва можно расслышать.

Рис. 188. Труксал носатый (Truxalis nasuta L.). (По Якобсону)

Другие саранчовые еще гораздо меньше одарены. Такова пешая кобылка (Pezotettix pedestris Lin.), жительница вершин нашей горы Вантуза (рис. 190). Она имеет изящное, простое одеяние. Спинка у нее атласная, светло-бурая; брюшко желтое; задние толстые бедра снизу кораллово-красные, а голени лазурно-голубые, с кольцом цвета слоновой кости на передней части. Но это изящное насекомое неспособно расстаться с наружностью личинкового состояния или, вернее, состояния нимфы, так как крылья его остаются слишком короткими. Надкрылья у него морщинистые и так коротки, что не переходят за первое кольцо брюшка; вместо крыльев две культяпки, еще более недоразвитые. Видя его в первый раз, его легко принять за нимфу. Но это взрослое насекомое, которое остается до конца жизни в таком виде.

Нужно ли говорить, что при таком устройстве тела стрекотанье для этого насекомого невозможно? Оно вполне молчаливо: его надкрылья не доходят до бедер, и трение не производит звука. Это молчаливое существо должно иметь какие-то другие способы для проявления радости и полового влечения. Но какие—я не знаю. Я не знаю также, почему и для чего это насекомое лишено органов летания и остается тяжелым пешеходом, тогда как его близкие родичи на тех же горных лужайках снабжены прекрасными крыльями.

Рис. 189. Труксал с распущенными крыльями (Truxalis unguiculata Ramb.). (По Brunner)

Рис. 190. Пешая кобылка (Pezotettix pedestris L.). (По Finot)

А между тем и для него имело бы большое значение уметь хорошо летать, чтобы делать перелеты с объеденных пастбищ на нетронутые.