Кладка яиц и вылупление

Кладка яиц и вылупление

Бледнолобый кузнечик—африканское насекомое, которое у нас, во Франции, не распространяется к северу далее Прованса и Лангедока. Ему необходимо солнце, под которым вызревают оливки. Уже не в повышенной ли температуре его родины следует искать причины его странностей, или же на это надо смотреть, как на родовые нравы, ничего общего с климатом не имеющие? Под холодным небом происходит ли все так, как происходит оно под небом раскаленным?

Чтобы проверить это, я обращаюсь к другому кузнечику, а именно к горному (Analota alpina Yers.), который живет на высоких вершинах горы Ванту, покрытых снегом в течение полугода. По моей просьбе один доброжелательный лесной сторож дважды в первой половине августа поднимался на вершину названной горы за этими насекомыми, которых наловил и прислал мне по почте в таком количестве, что мой садок оказался довольно густонаселенным (рис. 172).

Горный кузнечик интересен своей окраской и формой. В нижней своей части он окрашен в белый, как бы атласный, цвет; сверху же он то оливково-черного, то серовато-зеленого или светло-коричневого цвета. Органы летания имеются у него лишь в зачатке. У самки, вместо надкрыльев, есть две короткие, маленькие и белые пластинки, расположенные на некотором расстоянии друг от друга. У самца приютились сзади под выступом переднеспинки две маленькие вогнутые чешуйки, также белые, прикрывающие одна другую так, что левая лежит на правой. Эти две маленькие чешуйки, с тимпаном и смычком, довольно хорошо напоминают, хотя и в меньших размерах, звуковой прибор эфиппигеры, с которой это горное насекомое имеет, впрочем, некоторое сходство и по внешнему виду.

Мне не приходилось слышать пение, производимое при посредстве столь укороченных приборов. Я не помню, слышал ли я его на месте родины этих насекомых, но за три месяца воспитания их я не имел возможности его услышать. Несмотря на веселый образ жизни, который вели мои пленники, они все же оставались все время немыми.

Переселенцы эти, кажется, не особенно скучают о своих холодных горных вершинах, усеянных пестрыми цветами нагорных лугов. За неимением альпийской растительности в моем распоряжении я подаю им обыкновенный садовый цикорий из моего сада. Он принимается без колебаний. Так же охотно приняты слабо обороняющиеся кобылки, и растительная пища чередуется с мясной. Если случится, что кто-нибудь из моих альпинистов валяется без ног, то остальные его пожирают. Но тут нет ничего особенно удивительного: это обычные нравы кузнечиковых.

Свадьба совершается без всяких предварительных ухаживаний. У самки появляется подвешенное при основании яйцеклада опаловое зерно—сперматофор, который в своей видимой части напоминает по форме и величине вздутый кончик виноградного зерна. Как только сперматофор на месте, самец, карлик по сравнению с самкой, очень поспешно удаляется. Ему грозит опасность. Я видел один раз, как самка, находившаяся в присутствии двух самцов, из которых один подвешивал согласно обычаю сперматофор, поедала другого самца, бывшего перед ней. Покинутая самка сначала не двигается, потом, минут через 20, начинает извиваться и уничтожает липкое зерно, обрывая его маленькими кусочками, которые проглатывает. На это приходится потратить более часа времени. Когда не остается более ни крошки, она сходит с решетки и смешивается со стадом. Через пару дней начнется несение яиц.

Рис. 172. Горный кузнечик (Analota alpina Yers). (По Finot)

Итак, нравы бледнолобого кузнечика не представляют исключения, происходящего вследствие влияния жаркого климата, ибо кузнечики холодных горных возвышенностей также разделяют их и даже в большей степени. Возвратимся к большому бледнолобому кузнечику. Несение яиц у него происходит с перерывами, по мере того, как созревают зародыши яиц. Твердо установившись на своих шести ногах, мать сгибает брюшко в полукруг и всаживает яйцеклад отвесно в почву, которая под моими колпаками состоит из просеянной земли и потому не представляет серьезного сопротивления. Яйцеклад спускается до дна, на глубину, равную приблизительно длине пальца. Около четверти часа она сохраняет полную неподвижность. Это время кладки яиц. Наконец, яйцеклад немного вынимается, и брюшко колеблется довольно часто направо и налево, что придает орудию поперечное движение. Таким образом увеличивается немного просверленная ямка и отделяются от стен земляные частички, которые наполняют дно углубления. Полупогруженный яйцеклад сбивает их, немного приподнимается, потом опять погружается много раз отрывистым быстрым движением. Чередуя, таким образом, поперечное шатание яйцеклада с ударами вниз, несущаяся самка засыпает довольно ловко весь колодец.

Остается уничтожить наружные следы работы. Я ожидал, что тут будут действовать лапы, но они остаются неподвижными, в том же положении, в каком были при кладке яиц. Один лишь яйцеклад своим концом, правда, довольно неловким, скребет, заметает и ровняет. Все приведено в порядок. Брюшко и яйцеклад приняли нормальное положение. Мать разрешает себе минутку отдыха и отправляется совершить прогулку по соседству. Вскоре она возвращается на то место, где только что клала яйца, и очень близко от него опять всаживает в землю свой снаряд, и снова повторяются те же действия. Потом снова отдых, опять новое исследование по окружности и новое возвращение в места, которые она обсеменяет. Пять раз в продолжение одного часа я видел, как, после краткого отдыха и прогулки по соседству, снова возобновлялась кладка яиц, всегда в местах, весьма близких друг к другу. Следующие затем дни обсеменение производится с перерывами, продолжительность и число которых я не мог точно определить. Для каждой из этих частичных кладок место меняется то в одном направлении, то в другом, куда насекомому кажется удобнее.

Когда все кончено, я принимаюсь рыться в складах кузнечика. Яйца лежат разделенные, без всякого особого покрова. Я собираю их до 60, что составляет полный сбор от одной матери. Они окрашены в светло-серый цвет, с лиловатым оттенком, и имеют удлиненную форму в виде узкого эллипсоида, 5 или 6 миллиметров длины.

Так же разъединены яйца, окрашенные в черный цвет—у серого кузнечика, пепельный—у эфиппигеры и бледно-лиловый—у горного кузнечика. Яйца зеленого кузнечика имеют буро-оливковый цвет очень темного оттенка; число их доходит до 60, и они опять-таки бывают иногда разъединены, но попадаются иногда и слепленными в маленькие кучки. Эти разнообразные примеры указывают на то, что кузнечиковые просто рассеивают свои яички, как семена, вместо того чтобы набивать их в кубышки из затвердевшей пены по примеру саранчовых; они кладут их в землю по одному или маленькими партиями.

К концу августа яйца бледнолобого кузнечика в изобилии собраны мной и положены в маленькую стеклянную банку со слоем песка на дне. Без всякого видимого изменения они проводят в ней 8 месяцев; здесь им сухо, они защищены от мороза, дождей и слишком ярких солнечных лучей, чего не избегли бы в природных условиях.

С наступлением июня я часто вижу в поле молодых кузнечиков. Некоторые из них достигают уже величины вполовину взрослого, что доказывает их раннее рождение, происшедшее, по-видимому, в первые весенние теплые дни. А в моей банке все еще нет никаких признаков вылупления. Какими я собрал яйца 8 месяцев тому назад, такими же вижу их теперь, нимало не сморщенными, не потемневшими, словом—на вид они прекрасно сохранились. Что может быть причиной такого продолжительного запаздывания?

У меня является подозрение. Яйца кузнечиков посеяны в землю наподобие семян. Там они переносят без всякой защиты влажное влияние снегов и дождей. Мои же, в банке, провели две трети года в относительной сухости. Может быть, им недостает для вылупления того, что необходимо всякому зерну, чтобы пустить росток? Будучи семенем животного, они все же, находясь в земле, требуют, как и семена растительные, необходимой для произрастания влажности. Попробуем.

Я кладу на дно нескольких стеклянных трубочек, через стенки которых мне удобно будет делать наблюдения, по маленькой щепотке яичек, взятых из моих застаревших сбережений, и сверху насыпаю и слегка придавливаю небольшой слой песка. Трубочки заткнуты мокрой ватой, которая будет поддерживать внутри постоянную влажность. Слой песка вышиной приблизительно в палец: это глубина, на которую яйцеклад кладет свои яйца. Увидевший мои приготовления, не зная, в чем дело, подумал бы, что это прибор ботаника, делающего наблюдения над всхожестью семян.

Мое предположение оказалось верным. Развитие семян кузнечика не замедлило обнаружиться, благоприятствуемое жаркой погодой солнечных летних дней. Яйца вздуваются и на передней их части появляются в виде пятен две большие точки—впадины глаз. Разрыв скорлупы, по-видимому, скоро наступит. Пятнадцать дней проходят в ежедневных тщательных наблюдениях, чтобы захватить маленького кузнечика в момент его выхода из яйца.

Кузнечик выходит из своего яйца не таким, каким я его вижу прыгающим по полянам; он обладает при выходе временным платьем, приспособленным к преодолеванию затруднений, встречающихся ему при освобождении из-под земли. Микроскопическое животное, белого, нежно-матового цвета, втиснуто в чехол, охватывающий все 6 ног, которые прижаты к брюшку, вытянуты назад и неподвижны. Другие стесняющие его принадлежности—усики также неподвижны и прижаты оболочкой. Голова сильно пригнута к груди. Своими большими точками на местах глаз, своей неопределенной, немного вздутой маской она напоминает каску водолаза.

Шея широко раскрыта у затылка и медленно трепещет, вздуваясь и опадая. Это—затылочный пузырь, двигатель, при помощи которого новорожденный передвигается в земле. При опадании пузыря сырая земля впереди немного осыпается, пузырь проникает в образовавшуюся полость и, снова раздувшись, превращается в пуговицу, которая принимает форму полости и поддерживается ею. Тогда притягивается задняя часть тела, и вот один шаг уже сделан. После каждого удара этого двигательного пузыря проход удлиняется приблизительно на один миллиметр. Насекомое при этом так хорошо соразмеряет и расходует свои силы, что за одно утро открывается наружу прямой ход в палец длиной и диаметром в маленькую соломинку. Измученное животное выбирается на поверхность.

Наполовину выдвинувшись из своего выходного отверстия, кузнечик приостанавливается на некоторое время, чтобы собраться с силами, потом в последний раз раздувает затылочный пузырь до пределов возможности и, разрывая чехол, облекавший его до сих пор, сбрасывает его, как выходной кафтан.

Теперь кузнечик перед нами в своем юношеском виде. Сегодня он еще очень бледен, но на другой день темнеет и по сравнению с взрослыми делается настоящим смугляком. Только белая узкая полоска под его задними бедрами дает указание на его будущий цвет слоновой кости, присущий поверхности насекомого в зрелом возрасте.

Крошка-кузнечик, вылупившийся перед моими глазами, как трудно начинается для тебя жизнь! Прежде чем сделаться свободными, многие из твоих товарищей должны погибнуть от истощения сил. Наибольшее их количество погибает в моих трубках на половине пути, задерживаемое крупинками почвы, и покрывается потом плесенью. Появление ваше на свет Божий в естественных условиях должно быть обставлено опасностями еще более пагубными, так как обыкновенная почва груба и пропечена солнцем. Как обходятся эти замурованные в земле, если не пройдет им на помощь хороший ливень?

В моих трубочках с просеянной и влажной почвой ты был счастливее их; ты теперь вышел наружу, маленький негритенок с белыми галунами, и покусываешь лист салата, который я тебе предложил; ты радостно прыгаешь под колпаком, в который я тебя поместил. Твое воспитание не затруднило бы меня—я это вижу, но оно не обогатило бы меня никакими новыми сведениями о тебе. Так расстанемся с тобой теперь. Я даю тебе свободу. В вознаграждение за те познания, которые ты дал мне возможность приобрести, я предоставляю тебе зелень и кобылок моего сада.

Благодаря тебе я знаю теперь, что кузнечиковые для выхода из почвы, в которую сложены яйца, преображаются на время в первичную личинку, у которой завернуты в пелену, или чехол, усики и длинные ноги, вещи слишком громоздкие и затрудняющие движения под землей; я знаю, что этот род мумии, способный лишь слегка удлиняться и сокращаться, имеет двигательным органом затылочный пузырь, трепещущую опухоль, странный механизм, употребление которого для поступательного движения мне до сих пор еще никогда не приходилось видеть.