Кладка яиц и вылупление

Кладка яиц и вылупление

Обыкновенная цикада кладет яйца на маленькие сухие веточки. Все ветки, которые осмотрел Реомюр и на которых нашел яйца, были с шелковичных деревьев. Я нахожу яички цикады, кроме шелковицы, на ветках персика, вишни, ивы, японской бирючины и других деревьев. Но это все редкости. Цикада любит нечто другое. Ей нужны тоненькие стебли, начиная с толщины соломинки и кончая толщиной карандаша, с тонким внешним деревянистым слоем и обильной мякотью. Лишь бы были соблюдены эти условия, а порода растения для нее безразлична. Если бы я захотел перечислить все растения, на которые цикада кладет яйца, то мне пришлось бы назвать все полудеревянистые растения моей местности. Я ограничусь тем, что назову некоторые из них для того, чтобы показать разнообразие помещений для яичек: Spartium junceum, Asphodelus cerasiferus, Linaria striata, Calamintha nepetha, Hirschfeldia adpressa, Chondrilla juncea, Allium polyanthum, Asteriscus spinosus и проч.

Веточка, содержащая яйца, никогда не лежит на земле, она всегда находится в положении, более или менее близком к отвесному. Большей частью она находится на своем естественном месте, иногда оторвана, но все-таки стоит, а не лежит. Цикады предпочитают длинную, гладкую веточку, на которую можно поместить все яйца одной самки. Больше всего я находил яиц на веточках дерезы (Spartium junceum), похожих на соломинку, набитую мякотью, а в особенности на высоких стеблях златоглава (Asphodelus cerasiferus), которые вырастают больше, чем на 1 ¹/₂ аршина, прежде чем развиться. Как общее правило, яйца откладываются на мертвое, совершенно высохшее растение. Но в моих записях упоминается, что я находил иногда яйца цикад и на зеленых стеблях, покрытых листьями и распустившимися цветами. Правда, в этих исключительных случаях стебель по приводе своей был сухой, твердый.

Работа цикады состоит из ряда царапин, какие можно было бы сделать булавкой, если бы воткнули ее наискось, сверху вниз, и разрывали бы ею деревянистые волокна так, чтобы на месте разрыва они торчали наружу. Кто в первый раз увидит эти надрезы, может принять их за паразитные грибки.

Если стебель недостаточно правилен, или если несколько цикад работали последовательно на одном и том же месте, то распределение ранок неясное: глаз здесь теряется, и нет возможности понять последовательный ход работы и выделить работу одного. Один только признак постоянен: косое направление приподнимающегося кусочка древесины, доказывающее, что цикада всегда работает в прямом положении и погружает свое орудие сверху вниз, вдоль ветки.

Если стебель правильный, гладкий и довольно длинный, то надрезы находятся почти на равном расстоянии один от другого и мало отступают от прямой линии. Число их различно: незначительно, когда обеспокоенная чем-нибудь мать отправилась оканчивать кладку в другом месте, и достигает 30 -40, если она отложила все свои яйца на одну ветку. Длина ряда, при одном и том же числе надрезов, также различна. Несколько примеров дадут об этом понятие: ряд из 20 надрезов имеет вершков—на диком льне (Linaria), 6³/₄ вершков—на поповнике (Chondrila) и только 2 ¹/₂—на златоцветнике (Asphodelus).

Не следует думать, что это разнообразие зависит от породы растения; есть масса противоположных данных: на златоцветнике, на котором здесь надрезы расположены ближе один к другому, в других случаях распределяются реже. Расстояние между надрезами зависит от обстоятельств, которые невозможно объяснить; в частности, от изменчивых капризов матери, которая почему-то в одном месте охотнее кладет, чем в другом. В среднем, расстояние между двумя надрезами немного меньше 1/4 вершка (8—10 мм). Каждый из этих надрезов представляет собой вход в косо углубляющуюся ячейку, обыкновенно лежащую в мягкой части стебля. Этот вход ничем не закрыт, кроме деревянистых волокон, которые бывают раздвинуты в момент кладки и опять соединяются, когда самка вынет яйцеклад. Самое большее, что можно здесь найти между волокнами, но далеко не всегда, это тоненький блестящий слой, похожий на высохший белок. Это незначительный след белковой жидкости, сопровождающей яички или облегчающей работу яйцеклада.

Рис. 155. Веточка с надрезами, произведенными американской цикадой при кладке яиц. (По Riley)

Сейчас же в глубине надреза находится ячейка—крошечная полость, образующая канал, который занимает все пространство между его входной точкой и входом в предыдущий надрез. Иногда даже нет между ними перегородки, и полость верхнего надреза сливается с полостью нижнего, так что яички, отложенные в различные надрезы, располагаются непрерывным рядом. Но чаще полости отделены одна от другой.

Содержимое их очень разнообразно. В каждой я насчитываю от 6 до 15 яиц. Среднее число—10. Так как число полостей, соответствующих полной кладке 30—40, то мы получим, что цикада кладет 300—400 яиц. При помощи исследования яичников Реомюр пришел к тому же выводу.

Это поистине прекрасная семья, способная по своей численности выдержать серьезные опасности истребления. Взрослая цикада не больше других насекомых подвержена опасностям: у нее хорошее зрение, она фазу взлетает и быстро летит; она так высоко живет, что ей нечего бояться врагов, живущих в траве. Воробей, правда, очень до нее лаком: обдумав план нападения, он время от времени слетает с соседней крыши на платаны и хватает певца, который в отчаянии как бы скрежещет зубами. Несколькими ударами клюва воробей разделяет добычу на части, которые составят лакомые кусочки для его детенышей. Но как часто ему приходится остаться с носом! Цикада, заметив нападение, брызгает ему в глаза мочой и улетает. Нет, не ради воробья цикаде необходимо такое многочисленное потомство. Опасность в другом месте. Мы увидим, какая ужасная опасность грозит цикадам во время вылупления, а также во время кладки яиц.

Через 2—3 недели после выхода из земли цикада начинает заниматься кладкой яиц. Для того чтобы присутствовать при этом, независимо от случайных находок, я принял несколько предосторожностей, которые обеспечили мне успех. Я знал из прежних наблюдений, что цикады предпочитают всем другим растениям. Златоцветник при этом удобнее всего для моих намерений по своему длинному, гладкому стеблю. Итак, я оставил сухие, прошлогодние стебли его и, по наступлении благоприятного времени, осматриваю их ежедневно.

Ждать приходится недолго. С 15 июля я нахожу сколько угодно цикад, усевшихся на златоцветник и откладывающих яйца. Самка, кладущая яйца, всегда бывает на стебле одна. Когда первая, занявшая его улетит, тогда может явиться другая, потом третья и т.д. Здесь довольно места для всех, но каждая хочет быть одна. Да между ними и не бывает ссор: все происходит самым мирным образом. Если какая-нибудь мать прилетит на занятый уже стебель, то поняв свою ошибку, тотчас же улетает искать себе другой.

Цикада, кладущая яички, держится головой вверх, это же положение она занимает и во всех других обстоятельствах (рис. 148). Она так погружена в свою работу, что дает рассмотреть себя очень близко, даже в лупу. Яйцеклад, длиной около четверти вершка, весь погружается в стебель, в косом направлении. Орудие это (рис. 156) так совершенно, что сверление, по-видимому, не требует особенно больших усилий. Я вижу, что цикада немного вздрагивает, выпрямляет и сжимает конец брюшка быстрыми колебаниями. И это все. Сверло с двумя напилками, действующими поочередно, погружается в древесину мягко, почти незаметно. Проходит около десяти минут от начала погружения яйцеклада до наполнения полости яичками.

Тогда яйцеклад вынимается осторожно и медленно, чтобы не испортить его. Дырочка, которую цикада сделала в древесине, смыкается сама собой вследствие сближения деревянистых волокон, и цикада всползает немного выше, на длину своего орудия. Тут она снова проделывает полость, в которую откладывает десять яичек. Так все яички располагаются в один ряд, снизу вверх. Познакомившись с этими явлениями, мы можем объяснить себе замечательные приготовления, предшествующие работе. Надрезы находятся почти на равных расстояниях друг от друга, потому что каждый раз цикада поднимается по стеблю на одинаковое расстояние, почти равное длине яйцеклада. Летает она скоро, но ходить очень ленива. Важным, почти торжественным шагом переходит она с одного места на другое для того, чтобы всегда быть на солнышке—вот все, что она делает на живой ветке, где кормится.

Рис. 156. Яйцеклад цикады:

c—конец брюшка; а-сверло; b- створки. Увелич.

На сухом стебле, занимаясь кладкой яиц, она сохраняет эти привычки и даже преувеличивает их, ввиду важности работы. Она передвигается насколько возможно меньше, лишь бы одна полость не налегала на другую. Кроме того, надрез и полости располагаются по прямой линии, когда количество их невелико. Но она страстно любит солнце и выбирает сторону, наилучше им освещенную, и до тех пор, пока солнечные лучи греют ее прямо в спину, она не станет менять направления и переходить на другую сторону стебля. Но кладка на одном стебле может длиться долго. Цикада употребляет по десяти минут на приготовление и снабжение яичками одной полости, следовательно, ряд в сорок полостей, какие я встречал, потребует около шести, семи часов. А потому солнце может значительно переместиться, прежде чем цикада окончит свою работу. В этом случае прямолинейное направление изменяется в спираль, так как самка перемещается вокруг стебля, по мере того как солнце движется.

Часто случается, что в то время, как цикада погружена в свою материнскую работу, одно крошечное, ничтожное насекомое, также снабженное яйцекладом, работает над истреблением яичек, по мере того как они откладываются на место. Реомюр знал это насекомое. Почти во всех осмотренных им стеблях он находил его личинку, которая вводила его в заблуждение в начале исследований. Но он не видел за делом этого смелого хищника. Это—мелкий наездник (Chalcididae), от 4 до 5 миллиметров длиною, совершенно черный, с узловатыми усиками, немного расширяющимися к концу. Вынутый из чехла яйцеклад его отходит от нижней стороны брюшка, от середины, как это бывает у левкосписа, бича некоторых пчел. Так как я не ловил его, то и не знаю названия этого карлика, истребителя цикад, если только он описан и имеет название. Но что я хорошо знаю, так это его спокойную смелость вблизи колосса, который легко может раздавить его одним прикосновением лапки. Я видел, как штуки три этих наездников одновременно грабили несчастную мать. Они держатся позади цикады, следят за ней по пятам и вслед за ней работают яйцекладом или выжидают благоприятного мгновения.

Цикада только что окончила наполнение одной полости и переползла немного выше, чтобы просверлить следующую. Один из разбойников прибегает на оставленное место и там, почти под когтями великана, без малейшей боязни, как будто у себя дома, совершает свое достойное дело: выпускает яйцеклад и вводит его в полость с яичками, но не через отверстие, деланное цикадой, вокруг которого торчат разорванные волокна, а через какую-нибудь боковую щель. Орудие его действует медленно, так как здесь древесина почти нетронута, а цикада тем временем успевает населить верхнюю полость. Как только она окончила, является еще наездник из поджидавших сзади, заменяет ее и вводит в полость свое истребительное яйцо. Когда цикада, опорожнив яичники, улетает, то большая часть ее кладок получила по чужому яичку, из которого выйдет истребитель ее потомства.

Маленькая паразитная личинка, которая раньше вылупится из этого яичка, займет место детей цикады и роскошно выкормится дюжиной ее яичек. Значит, многовековой опыт ничему не научил тебя, бедная мать. Ты не можешь не заметить своими превосходными глазами грабителей, когда они летают вокруг тебя, приготовляясь к злодеянию; ты видишь, как они следят за тобою по пятам, а между тем ты остаешься бесстрастной и оставляешь их в покое. Обернись же, добродушная великанша, и раздави этих карликов. Нет, ты никогда не сделаешь ничего подобного, будучи неспособна изменить свой инстинкт, даже для того, чтобы защитить свое потомство.

Яйцо обыкновенной цикады белое и блестящее, как слоновая кость, продолговатое, суженное на обоих концах, похоже на челнок ткача. Оно имеет 2¹/₂ миллиметра в длину и ¹/₂ миллиметра в ширину. Расположены они в один ряд и немного налегают одно на другое. Яички ясеневой цикады, менее крупные, сложены в правильные группы и напоминают, в микроскопических размерах, пачки сигар. Займемся историей первых. Их история будет историей всех остальных.

Сентябрь еще не окончился, как белый цвет яичка заменяется желтоватым цветом, похожим на цвет сыра. В первых числах октября на яичке спереди показываются две маленькие, коричневые, как каштан, точечки, очень определенные, представляющие собой будущие глаза животного. Эти два блестящие глаза, которые как будто смотрят, и коническая форма переднего края яичка дают всему вид какой-то крошечной рыбки без плавников, такой крошечной, что половина ореховой скорлупы могла бы служить ей бассейном (рис. 157).

Около того же времени я нахожу признаки совершившегося вылупления на златоцветнике в моем огороде и на соседних холмах. Эти признаки—обрывки кожицы, оставленные на пороге из полости новорожденными, поспешившими переселиться в другое жилище. Мы сейчас увидим, что означают эти лохмотья.

Однако, несмотря на очень частые,осмотры, мне не удается видеть молодых цикад во время выхода их из яичных полостей, и попытки мои воспитывать их дома удаются не лучше. В течение двух лет я собираю в ящики, в трубки, в стаканы сотни всевозможных веточек, населенных яичками цикады. Но, несмотря на сильнейшее желание, мне не приходится видеть выхода новорожденных цикад. Реомюр испытал те же разочарования. Он рассказывает, как неудачны были его попытки вывести цикад из яичек, присланных ему друзьями. Он даже носил их в стеклянной трубке под мышкой, чтобы доставить им тепло.

Рис. 157. Яйцо американской цикады перед вылуплением. Увелич. (По Marlatt)

Когда после холодной ночи наступало яркое, солнечное утро, я находил следы вылупления, но я всегда приходил слишком поздно: молодых цикад уже не было. Самое большее, что мне случалось встретить, это одну какую-нибудь цикаду, висящую и бьющуюся на конце нити, на родимом стебле. Я считал ее запутавшейся в обрывках паутины.

Наконец, 27 октября, не надеясь на успех, я набрал в своем огороде пучок сухих стеблей златоцветника и принес их в кабинет. Прежде чем оставить все, я решил еще раз осмотреть ячейки и их содержимое. Утро было холодное. В первый раз в эту осень был затоплен камин. Я положил прутья на стул перед камином без всякого намерения пробовать действие тепла от пламени на яички. Просто, мне здесь было удобнее расщеплять и рассматривать стебли. И что же—в то время, когда я направляю лупу на расколотый стебель, перед моими глазами совершается вылупление, которого я не надеялся больше видеть. Молодые личинки выползают из ячеек целыми дюжинами. Яйца были до того зрелы, что яркое пламя камина подействовало на них, как солнечный луч. Воспользуемся поскорее неожиданным даром.

В отверстие ячейки, между разорванными волокнами, показывается маленькое конусообразное тельце с двумя большими, черными глазными точками. Это именно вид передней части яичка, которая, как я сказал выше, походит на переднюю часть очень крошечной рыбки. Можно подумать, что яичко переместилось из глубины полости к выходу из нее. Яичко двигается по узкому каналу! Яичко ходит! Да ведь это невозможно! Это никогда не видано! Что-нибудь вводит меня в заблуждение. Стебель расщеплен, и тайна объясняется. Настоящие яички, немного перемешанные, остаются на месте. Они пусты и состоят каждое из одной прозрачной оболочки, которая широко разорвана на переднем конце. Из них вышло странное существо, выдающиеся черты которого следующие.

По общему виду, устройству головы, по большим, черным глазам, это существо еще более яичка напоминает очень крошечную рыбку. Подобие брюшного плавника еще увеличивает это сходство. Этот род плавничка образуется из передних ножек, помещающихся вместе в одном чехольчике и направленных по прямой линии назад. Его слабая способность двигаться должна служить для выхода из яичной скорлупы и для более трудного выхода из деревянистого канала. То приближаясь к телу, то немного отдаляясь от него, этот рычаг служит точкой опоры при передвижении с помощью концовых коготков, которые уже довольно сильны. Четыре остальные ножки, совершенно неподвижные, все вместе заключены в общую оболочку. То же должно сказать об усиках, едва заметных в лупу. В общем, создание, вышедшее из яичка, есть ладьеобразное тельце с веслом, направленным назад и состоящим из двух передних ножек. Разделение тела на членики очень ясно заметно, в особенности на брюшке. Наконец, все тело совершенно гладкое, без малейших волосков.

Какое имя дать этому зародышевому состоянию цикады? Этому странному и неожиданному состоянию, которого до сих пор не подозревали? Я не стану стряпать для него греческого названия, так как убежден, что варварские термины только засоряют науку. Я скажу просто: первичная личинка. Такое же название я дал майкам, левкосписам и антраксам в этом состоянии.

Форма тела первичной личинки цикады необыкновенно удобна для выхода из ячейки. Полость, где личинки вылупляются, очень узка и дает место только для одного выходящего. Яички в полости расположены в ряд, но не концом к концу, а так, что отчасти налегают одно на другое. Личинка, вылупившаяся где-нибудь в заднем конце ряда, должна проложить себе путь через оставшиеся на месте скорлупки уже вылупившихся яичек. К узости прохода присоединяется еще то, что он завален пустыми скорлупками. В этих условиях такая личинка, какой она будет позднее, когда разорвет свой временный чехол, не могла бы выйти из трудного прохода. Ее свободные усики и длинные ножки с коготками на концах, вытянутые вдоль оси тела, мешали бы быстрому выходу. Яйца одной полости вылупляются почти одновременно. Надо, чтобы передние личинки выбрались поскорее и освободили дорогу задним. Нужна ладьевидная форма тела и гладкая кожа, чтобы удобно было всюду проскользнуть, всюду пробраться. Значит, описанная форма тела первичной личинки вполне удобна для выхода через тесный проход. В этом ее значение, но оно непродолжительно. Вот один из путешественников показывает свою голову с большими глазами и раздвигает разорванные волокна у выхода. Он выползает так медленно, что это движение едва заметно через лупу. По меньшей мере через полчаса показывается вся лодкообразная личинка, но задний конец ее тела еще задержан во входе в ячейку.

Тотчас же ее выходной кафтан разрывается, она сбрасывает его спереди назад, и тогда появляется обыкновенная личинка. Сброшенная кожица образует нить, расширяющуюся на свободном конце в стаканчик, в котором еще удерживается кончик брюшка личинки. Последняя, прежде чем спуститься на землю, принимает солнечную ванну, укрепляется, болтает ножками и пробует свои силы, слегка раскачиваясь на своей спасительной ниточке. Маленькая, как блошка, говорит Реомюр, сначала белая, потом янтарно-желтая, она есть настоящая личинка, которая станет рыть землю (рис. 158). Довольно длинные усики свободны и двигаются, ножки сгибаются в сочленениях, передние ножки открывают и закрывают свои довольно сильные крючки. Я не знаю более странного зрелища, чем вид этого гимнаста, висящего на нити, к которой он прицепился задним концом, качающегося при малейшем дуновении и приготовляющегося к своему прыжку в мир.

Личинка находится в висячем положении различное время. Одни падают, повисев полчаса, другие висят по нескольку часов. Иные остаются в этом положении до следующего дня.

Рано или поздно, но животное падает на землю, а нить, на которой оно висело, т.е. старая кожица, остается на месте. Когда весь выводок вышел, то из входа в полость торчит пучок коротких, тонких, измятых и скрученных нитей, похожих на высохший белок. Каждая нить на свободном конце расширяется в чашечку. Первый же ветерок разнесет эти нити.

Подземная жизнь наших цикад в первое время их существования ускользнула от моих наблюдений, хотя я и долго, но безуспешно, старался проследить ее, поселяя молоденьких личинок в моих садках с живой растительностью. Все они погибали, не пережив первой зимы и не тронув окружающих их корешков. Да и жизнь хорошо развитой личинки не лучше известна. Во время полевых работ, на некоторой глубине, они часто попадаются под лопатку землекопа; но застать личинку в то время, когда она сидит на корнях и сосет их сок,—это другое дело. Сотрясение вскапываемой земли предупреждает ее об опасности, и она покидает корень, который сосала. Но если земледельческие перекопки земли, пугая личинку, не могут доставить нам сведений о ее подземной жизни, то, по крайней мере, они могут дать нам сведения о продолжительности личинковой жизни цикады.

Рис. 158. Только что вылупившаяся личинка американской цикады. Сильно увелич. (По Riley)

Рис. 159. Личинки первого (с) и четвертого (а) возрастов американской цикады. Увелич. (По Marlatt)

Несколько земледельцев, занятых в марте глубокой перекопкой, стали собирать для меня всех личинок, больших и маленьких, какие только попадались им под лопату. Набрали несколько сотен. Резкая разница в росте разделяла их всех на три части: большие, с зачатками крыльев, т.е. нимфы, как те, которые выходят из земли, средние и маленькие. Каждой из этих партий должен соответствовать различный возраст. Прибавим сюда личинок последнего вылупления, крошечных животных на поверхности земли, незамеченных моими деревенскими сотрудниками,—и мы будем иметь четыре года, как вероятную продолжительность жизни наших цикад под землей. Американская периодическая цикада проходит под землей (в С.—А. Соед. Шт.) четыре личинковых возраста и два возраста нимфы; все развитие ее длится или 17 лет—17-летняя раса (С. septendecim L.), или 13 лет—13-летняя раса (С. tredecim Ril.).—Примеч. ред.

Продолжительность надземной жизни вычислить легче. Я слышу первых цикад около времени летнего солнцестояния. Месяц спустя, пение их достигает полной силы. Некоторые, запоздавшие, продолжают свое пение до середины сентября. Так как выход из земли совершается не в одно время, то ясно, что сентябрьские певицы не современницы летних. Возьмем среднее между этими крайностями и получим пять недель.

Четыре года тяжелой подземной работы и один месяц веселой жизни на солнышке—такова судьба цикады. Не станем же больше упрекать ее за ее безумное пение. Четыре года во мраке она носила жалкий кожаный кафтан; четыре года рыла землю крючками своих ножек, и вот теперь недавний грязный землекоп одет в изящное платье, украшен крыльями, которые могут поспорить с птичьими, и, опьяненный солнечным светом и теплом, купается в лучах солнца, этой величайшей радости мира. Никогда его кимвалы не будут достаточно громки для того, чтобы прославить такое благополучие, так хорошо заслуженное и такое кратковременное.