Распознавание растений

Распознавание растений

Материнство, заботящееся о будущем, самый плодотворный из вдохновителей инстинкта. Навозники и перепончатокрылые строят великолепные гнезда и заготовляют провизию для детей под влиянием именно этого инстинкта. Если же мать ограничивается только кладкой яиц, преврашаясь как бы в простую производительницу зародышей, тогда все строительные инстинкты исчезают как ненужные. Таково большинство насекомых, больших и малых, сильных и слабых; все они знают, в каких местах нужно отложить яйца, но совершенно равнодушны к судьбе этих яиц. Личинка сама должна выпутываться из затруднений.

Личинка мраморного хруща в сосновом лесу усердно роется в песке, отыскивая нежные подгнивающие корешки, потому что матерью здесь была отложена кучка яиц в ямку и небрежно заметена песком, и это все. Также и личинка бронзовки, вылупившаяся среди гнилых листьев, без поисков находит в них себе пищу.

При такой простоте нравов, уничтожающей необходимость семейных забот, как далеки эти насекомые от нежных материнских забот копра, могильщика, сфекса и многих других! Правда, дети их часто придают интерес изучению их и вознаграждают нас за отсутствие таланта у матерей. Иногда личинки, тотчас по выходе из яйца, обнаруживают удивительную изобретательность. Примером могут служить Ларины. Что умеет делать их мать? Она умеет только отложить яйца в цветы чертополоха. Но сколько искусства мы только что видели у личинок! А по окончании превращения какая проницательность со стороны новичка-жука, когда он покидает свое мягкое жилище и отправляется искать убежища под грубой защитой из камней, потому что предвидит разрушение своего жилья зимними непогодами. Насекомое, развившееся в летнюю жару, инстинктом предчувствует, что жара эта сменится холодами, которых оно, однако, никогда не испытало, и оно знает, хотя тоже никогда не испытало этого, что его жилище будет разрушено, и переселяется заранее.

Но и мать также, несмотря на всю ее бесталантность, задает нам неразрешимую задачу. Что руководит ею, когда она кладет яйца в такие именно места, где личинка найдет подходящую для нее пищу? Бабочка-капустница кладет яйца на капусту, которой сама не ест. Не привлекают ее сюда и цветы, так как капуста в это время не цветет, да скромные, желтые цветочки ее и не могут иметь для бабочки большей привлекательности, чем множество других повсюду растущих цветов. Крапивница кладет яйца на крапиву, которой также сама не питается, но которой будут наслаждаться ее гусеницы. Самка мраморного хруща съедает после свадьбы несколько хвоинок сосны и потом быстро улетает от любимого дерева и ищет открытых песчаных мест, где гниют корешки злаков. Здесь очень часто нет смолистого запаха, нет сосен, этой радости взрослого насекомого, и в таком-то месте, где нет ничего приятного для самой матери, она кладет свои яички, залезая для этого глубоко в песок.

На первый взгляд кажется, что эти странности могут быть объяснены тем, что взрослое насекомое помнит, чем оно питалось, когда было личинкой. Капустными листьями питалась гусеница капустницы; листьями крапивы—гусеница крапивницы. И вот эти две бабочки, имеющие хорошую память, кладут яйца на названные растения, не имеющие для них самих никакого значения, но составлявших их пищу в юном возрасте. Такая память была бы допустима, если бы пища взрослого насекомого была той же, что и пища личинки. Кажется понятным, что навозник заготовляет детям шарики из той же пищи, которой кормится сам. Но что сказать о бронзовке, переходящей от цветов к перегною? Что сказать в особенности о хищных перепончатокрылых, которые сами питаются медом, а детей кормят мясом?

По какому непонятному внушению оса церцерис оставляет цветущие медоносные растения и отправляется душить долгоносиков, составляющих пищу ее детей? Или как объяснить такое же поведение сфекса, питающегося соком растений, но убивающего сверчков для своего потомства? Мне поспешат ответить, что это дело памяти. Нет, не говорите здесь о памяти. Пожалуйста, не ссылайтесь на память желудка. Человек довольно хорошо одарен памятью, но кто из нас сохранил воспоминание о молоке своей кормилицы? А вы хотите, чтобы насекомое, после превращения, совершенно изменившего его и внутренне и наружно, помнило бы свою первую пищу, когда мы, не подверженные превращениям, не сохраняем об этом ни малейшего воспоминания. Я не могу верить в такую память насекомого.

Как в таком случае мать, которая питается совершенно иной пищей, узнает то, что будет нужно ее детям? Я этого не знаю и никогда не буду знать. Да и мать сама не знает этого. Что знает желудок из ученой химии? Ничего. Что знает сердце о своей чудесной деятельности? Ничего. Мать не больше этого знает, когда кладет яйца и устраивает свое потомство.

Такая бессознательность великолепно решает трудность вопроса о заготовке припасов. Ларины, которых мы только что изучали, дают нам прекрасный пример этого рода, показывая нам, с каким ботаническим умением делается выбор кормового растения. Доверить свои яички тем или другим цветам—небезразлично. Нужно, чтобы эти цветы отвечали известным условиям вкуса, прочности, количества деревянистых частей и т.д. А потому здесь требуется со стороны насекомого ботаническое распознавание, способность отличить хорошее от плохого, подходящее от неподходящего. Посвятим несколько строк этим долгоносикам с точки зрения их ботанических талантов.

Ларин пятнистый презирает разнообразие и твердо держится одного кладя яйца исключительно на голубые соцветия ежевника, не представляющего никакого интереса для других ларинов. Он один ценит и потребляет это растение, кроме которого ничто ему не нужно. Такое обособление вкуса должно значительно облегчать ему поиски. Когда, с возвращением тепла, насекомое покидает свое убежище, расположенное, без сомнения, недалеко от места рождения, оно легко находит по окраинам дорог свое любимое растение, уже покрытое бледными шариками. Насекомое не колеблясь узнает свое растение, влезает на него, празднует на нем свою свадьбу и ждет, пока голубые соцветия созреют до нужной степени. Ежевник, который оно видит в первый раз в жизни, уже знаком ему.

Другой ларин—медведь начинает разнообразить свою флору. Я знаю два растения, на которые он кладет яйца: колючник кистецветный (Carlina corymbosa), растущий в долинах, и колючник колючелистный (С. acanthifolia)—по склонам горы Ванту. Для неботаника эти два растения не имеют ничего общего. Первое имеет высокий, тонкий стебель, редкие листья и букет средней величины цветов с цветочным ложем, по величине меньшим желудя. Второе расстилает по земле большую, твердую розетку из широких листьев; стебля нет; в середине листовой корзинки находится один, но громадный цветок величиной с кулак. В моей местности это растение называют горным артишоком и употребляют в пищу, так как его мясистое ложе очень вкусно даже сырое, будучи пропитано молочным соком с вкусом ореха. Цветок этот у нас еще употребляют как гигрометр. Его вешают на двери овчарни. В сырую погоду он закрывается, а в сухую развертывает свои золотые чешуйки в виде солнца. Много раз во время моих экскурсий, в июле и в августе, я заставал ларина-медведя занятым чем-то на распустившемся на солнце цветке. Нет сомнения, что он клал сюда яйца. Я очень сожалею, что мои тогдашние ботанические занятия помешали мне пронаблюдать хорошенько занятия матери. Кладет ли она много яиц на этот роскошный цветок? Ведь им можно прокормить большую семью. Или же она кладет только одно яйцо, повторяя то, что делает на другом колючнике, доставляющем скудную пищу? Ведь ничто не говорит против способности насекомого сообразовать число детей с количеством пищи. Если это обстоятельство темно, то другое, более интересное, совершенно ясно: ларин-медведь— тонкий ботаник. Он узнает колючник, пищу его семьи, в двух столь различных по виду растениях, что никто из нас, не будучи ботаником, не принял бы их за растения одного и того же рода.

Ларин крапчатый еще более раздвигает свою ботаническую область. Он кладет яйца на жесткий чертополох (Carduus ferox) с белыми соцветиями, но кладет их также и на другой ужас растительного царства—с розовыми цветами: на будяк ланцетолистный (Cirsium lanceolatum Scop.). Разница в окраске их цветов не вызывает в нем колебаний. Может быть, он признает это растение за чертополоховое, потому что оно такое большое, могучее и покрыто такими крепкими колючками? Нет, потому что он кладет также яйца на скромный черноватый чертополох (Carduus nigrescens Vill.), ростом всего с вершок. Может быть, выбор определяется величиной цветов? Также нет, потому что рядом с тремя названными чертополохами, имеющими роскошные цветы, он кладет яйца и на жалкие головки мелкоцветного чертополоха (С. tenuiflorus Cort). Он идет еще дальше в тонком различении растений и заселяет своими яичками Kentrophyllum lanatum D. С, с жалкими желтыми цветочками, покрытыми придорожной пылью. Нужно быть ботаником или долгоносиком, для того чтобы узнать чертополоховое растение в этом сухом некрасивом представителе.

Четвертый — артишоковый ларин еще превосходит предыдущего. Его можно видеть кладущим яйца на артишок и на огородный кадр— то и другое растения огромных размеров, в сажень вышины и с огромными синими цветами, а потом его же можно видеть кладущим яйца и на крошечный колючий репейник (Centaurea aspera Lin.), жесткие цветочные головки которого, меньше кончика мизинца, тянутся по земле. Он же кладет яйца на те чертополохи, которые любит крапчатый ларин, даже на Kentrophyllum lanatum. Он от рождения знает то, чему мы должны учиться,—узнавать различные по наружному виду, но принадлежащие к одному подразделению растения.

Каждое лето без всяких колебаний он отправляегся то к одному виду чертополоха, то к другому, хотя они бывают так мало похожи друг на друга по наружности, что, казалось бы, их нельзя признать за родственные растения. Но он понимает, что это его растения, и его доверчивость никогда не бывает обманута.

Его руководитель—инстинкт, дающий ему сведения в тесном, ограниченном кругу; наш руководитель—разум, который ощупывает, ищет, заблуждается, поправляет себя и, наконец, возносится над всем. Ларин, не учившись, знает флору чертополохов; человек, после долгого изучения, познает флору всего мира. Область инстинкта—точка; область разума вселенная.

Рис. 100. Чертополох (Carduus nutans). (По Kaltenbach)