Осмии-сожительницы

Осмии-сожительницы

В конце зимы, когда жестокие холода начинают уступать свое место, хотя и не без борьбы, теплым порывам приближающейся весны — в это время бывают превосходные дни. В теплых закоулках, между камнями, большой молочай начинает тогда расправлять свою цветочную кисть, сначала изогнутую, как костыль, и скромно полуоткрывает несколько темных цветов, на которые прилетят кормиться первые весенние мошки. Другое раннее растение, миндальное дерево, рискуя погубить свои плоды, спешит ответить на эти, слишком часто ошибочные, прелюдии весны. В течение нескольких ясных дней оно превращается в великолепный купол белых цветов с розовыми глазками. Местность, еще лишенная зелени, кажется вся покрытой круглыми куполами из белого атласа. Надо иметь очень черствое сердце, чтобы не поддаться очарованию этого расцвета.

Представителями мира насекомых в это торжественное время является несколько самых усердных его членов. Во-первых — домашняя пчела, трудолюбивая работница, не любящая досуга и пользующаяся малейшим улучшением погоды, чтобы осведомиться, не открыл ли своих венчиков какой-нибудь розмарин возле ее улья. Под цветущим сводом миндального дерева начинает гудеть ее занятый делом рой, а к подножью ствола мягко сыплются белоснежные лепестки. Вместе с этим населением, уже собирающим запасы, появляется и другое, менее многочисленное, которое просто кормится, так как время устройства его гнезд еще не наступило. Это — племя осмий, с бронзовой кожей и ярко-рыжими волосками. Два вида прилетели наслаждаться цветами миндального дерева: сначала рогатая осмия (О. cornuta Latr.), с черными, как бархат, головкой и грудью и рыжим бархатным брюшком, а немного позднее — трехрогая осмия (О. tricornis Latr.), одежда которой вся рыжая.

Вот первые гонцы собирателей цветочной пыли, высланные разузнать о состоянии погоды и присутствовать на празднике ранних цветов. Они только что взломали коконы своих зимних жилищ и покинули убежища в щелях старых стен; если еще подует холодный ветер и заставит задрожать миндальное дерево, то они поспешат вернуться домой. Привет вам, мои милые осмии, которые ежегодно, в глубине моего пустыря, в виде горы, вершина которой покрыта еще снежным саваном, приносят мне первые вести о пробуждении мира насекомых. Я один из ваших друзей. Поболтаем немного о вас.

Большая часть осмий нашей местности совсем не обладает строительным искусством своих родичей, живущих на ежевике, то есть они не строят сами жилищ для кладки своих яиц. Им нужны готовые убежища, например, старые ячейки и старые галереи антофор и халикодом (рис. 142). А если этих любимых помещений нет, тогда идут в дело, смотря по вкусу каждого вида, углубления в стене, круглая дырочка в дереве, пустой канал тростника, внутренность пустой раковины где-нибудь под кучей камней. Выбранное помещение делится перегородками на комнаты и вход закрывается массивной дверью. Этим ограничивается вся строительная работа.

Для такой, скорее, штукатурной, чем каменной работы рогатая и трехрогая осмии употребляют размягченную землю. Этот материал не похож на цемент каменщицы, который в ничем не прикрытом пирожке выдерживает непогоду в течение многих лет; нет, это высохшая грязь, которая делается жидкой при малейшем дожде. Обе осмии, ранние гостьи миндального дерева, незнакомы с химией гидравлического цемента; они ограничиваются тем, что собирают естественно растворенную землю, то есть грязь, и оставляют ее сохнуть без всякой обработки со своей стороны; а потому им для гнезд нужны глубокие, хорошо защищенные убежища, куда не может проникнуть дождь, а иначе вся работа разрушится.

Осмия Латрейля (О. Latreillii Spin.), пользуясь так же, как и две предыдущие, галереями, которые халикодома амбарная добродушно уступает им, употребляет для перегородок и дверей другой материал. Она жует листья некоторых сочных растений, может быть, каких-нибудь мальв, и приготовляет из них зеленую замазку, как для своих перегородок, так и для общей затычки гнезда.

Рис. 142. Старая норка антофоры (Anth. parietina), занятая осмией рогатой:

У входная пристройка, Ve пробка, сделанная осмией; Z ячейки ашофоры С коконы осмии в них

Когда она устраивается в обширных ячейках маскированной антофоры (А. personata Ill.), то вход в галерею имеет такой диаметр, что можно вложить палец, и закрывается объемистым тампоном из этого растительного теста. На земляной поверхности гнезда, затвердевшего от солнца, жилище ее становится тогда заметным, благодаря яркой крышечке, которая похожа на большую печать из зеленого сургуча.

По материалу, употребляемому для перегородок, осмии, каких я мог наблюдать, разделяются на две группы: одни устраивают перегородки из грязи, а другие делают их из растительной замазки зеленого цвета.

К первой группе относятся осмии рогатая и трехрогая — обе замечательные своими рожками или бугорками на передней стороне головы и обе бесплатные квартирантки готовых помещений. Большой южный тростник (Arundo donax) часто употребляется у нас для ограды садов и для простых калиток. Стебли его втыкаются вертикально в землю, а верхние концы их обрезаются, чтобы ограда была ровной. Я часто исследовал эти тростинки в надежде найти в них гнезда осмий, но кочень редко находил их, что легко объясняется. Перегородки и пробка, закрывающая отверстие, как мы только что видели, делаются из грязи, которую вода обращает в жижицу. При вертикальном положении тростинок пробка скоро размокла бы от дождя и растворилась бы, потолки ячеек обвалились бы и все население погибло бы от наводнения. Осмия, узнавшая прежде меня эти неудобства, не пользуется вертикально поставленными тростинками.

Тот же самый тростник идет у нас еще на другое употребление. Из него делают плетенки, которые весной служат для воспитания шелковичных червей, а осенью на них сушат персики и винные ягоды; если какая-нибудь из таких плетенок обветшала и, выброшенная куда-нибудь, лежит в горизонтальном положении, то трехрогая осмия завладевает ею и населяет оба обрезанные и открытые конца тростинок. Она, мне кажется, охотно приспосабливает для своих нужд и всякое другое укромное местечко, лишь бы оно удовлетворяло требуемым условиям величины диаметра, прочности, гигиены и теплоты. Самым оригинальным, из известных мне, помещений ее является помещение в пустых раковинах улиток, в особенности геликсов, наприм., крапчатого геликса (Helix aspersa) (рис. 143).

На склонах холмов, засаженных оливковыми деревьями, осмотрим невысокие, сложенные из камней, стенки, поддерживающие скаты, обращенные к югу.

Рис. 143. Раковины крапчатой улитки

В щелях между камнями мы наберем старых раковин, забитых землей до самого отверстия. В спиральной полости этих раковин, подразделенной на комнаты перегородками из грязи, помещается семья осмии трехрогой. Пересмотрим соседние кучки камней, в особенности те, которые остались после работы. Там часто устраивается полевая мышь, грызущая разные зерна: желудь, миндалину, зерно оливка или абрикоса. К этим маслянистым и мучнистым блюдам она прибавляет улиток и, выедая их из раковин, собирает последние, иногда целыми кучами, которые и остаются под камнями после ухода мыши. Для осмии здесь богатый выбор жилищ, которыми она не замедлит воспользоваться. И даже если здесь нет музея полевой мыши, то те же камни служат убежищем для улиток, которые поселяются здесь и в конце концов гибнут. А потому, когда видишь, что трехрогая осмия проникает в щели старых стен, то ясно, чем она занята: она пользуется для помещения своей семьи пустыми раковинами улиток, умерших в этих лабиринтах.

Менее распространенная, рогатая осмия менее богата и разнообразием жилищ. Она не занимает пустых раковин. Единственные помещения, которые я у нее знаю, — это тростинки плетенок и покинутые ячейки маскированной антофоры.

Все другие осмии, устройство гнезд которых мне известно, употребляют для перегородок зеленое тесто из жеваных листьев; все также, исключая осмии Латрейля, лишены рожков или бугорков, которые носят месильщицы грязи. Мне бы хотелось знать, какие растения употребляются ими для приготовления теста; вероятно, каждый вид имеет свои вкусы и свои маленькие профессиональные секреты, но наблюдение до сих пор ничего не дало мне для выяснения этих подробностей. У всех видов это тесто на взгляд почти одинаково. Когда оно свежее, то всегда бывает чистого темно-зеленого цвета. Позднее, в особенности в местах, открытых действию воздуха, оно принимает, без сомнения, под влиянием брожения, цвет вялых листьев, темный, землистый, и Тогда нельзя по виду узнать, что оно сделано из листьев.

По одинаковости материала для перегородок у разных осмий не следует предполагать, что и сами жилища их одинаковы; напротив, жилища эти очень различны у различных видов, но, однако, заметно сильное предпочтение пустых раковин.

Осмия Латрейля, вместе с осмией трехрогой, пользуется обширными постройками амбарной халикодомы. Ей очень нравятся также великолепные ячейки маскированной антофоры и она же охотно устраивается в лежащих тростинках.

Желто-синяя осмия (Osmia cyanoxantha Perez), о которой я уже говорил, выбирает себе для жилья старые гнезда халикодомы. Прочный тампон, замыкающий ее жилье, делается из крупных песчинок, смешанных с зеленым тестом; но для перегородок употребляется только чистое тесто. Так как дверь жилища помещается на ничем не защищенном своде и открыта всем непогодам, то мать должна позаботиться о том, чтобы ее укрепить. Без сомнения, опасность научила ее приготовлять цемент из песчинок и мастики.

Золотистая осмия (О. aurulenta Latr.) нуждается для устройства жилья в поместительных раковинах мертвых улиток самых различных видов. Ее мастика есть род войлока, в котором часто попадаются короткие белые волоски. Она, должно быть, сделана из какого-то растения с пушистыми листьями, может быть, из какого-нибудь бурачника, богатого в одно и то же время и слизью и волосками, способными сбиваться в войлок.

Рыжая осмия (О. rufo-hirta Latr.) имеет слабость к двум видам улиток: дубравной (рис. 86, стр. 196) и дерновой (стр. 522, рис. 202), куда я вижу ее прячущейся в апреле, когда дует еще холодный ветер. Работы ее мне еще не известны. Они должны походить на работы золотистой осмии.

Осмия зеленоватая (О. viridana Morawitz), крошечное создание, поселяется в витой лесенке улитки булима лучистого (Bulimus radiatus, рис. 88). Это очень элегантно, но очень тесно, тем более, что значительную часть помещения еще надо отвести под тампон из зеленой мастики. Места хватает как раз только на двоих.

Осмия андреновидная (О. andrenoides Latr.) странная, благодаря ее голому и красному брюшку, устраивает, по-видимому, свои гнезда в раковинах бородавчатой улитки (chagrinee), где я находил ее спрятавшейся.

Осмия разноцветная (О. versicolor Latr.) устраивается в раковине дубравной улитки почти на дне спирали.

Осмия голубая (О. cyanea Kirb) выбирает, кажется, очень различные убежища. Я вытаскивал ее из старых гнезд халикодом, из галерей, вырытых на склонах холмов коллетом (Colletes), наконец, из колодцев, вырытых, не знаю каким, роющим насекомым в мертвой древесине ивы.

Осмия Моравица (О. Morawitzi Perez) нередко встречается в старых гнездах халикодомы, но я подозреваю, что у нее есть и другие жилища.

Осмия трехзубчатая, о которой мы уже говорили, сама себе создает жилище, просверливая канал концами челюстей в сухом стебле ежевики, а иногда бузины. К зеленому тесту она присоединяет немного оскребков высверленной мякоти. Таковы же нравы осмии потертой (О. detrita Per.) и крошечной (О. parvula Duf.) *. .

Халикодома работает днем, на черепице, голыше или на ветке живой изгороди; ничто из приемов ее мастерства не остается тайным для наблюдателя. Осмия же любит тайну. Ей нужно укромное убежище, защищенное от посторонних взглядов. А между тем мне хотелось бы проникнуть за ней в ее жилище и присутствовать при ее работе с такой же легкостью, как если бы насекомое строило гнездо на открытом воздухе.

Рис. 144. Гнездо осмии выемчатой (Osmia emarginata LepelL), построенное из зеленого, растительного теста в горизонтальной щели стены, меж двух камней:

aFb-внешняя (пенка гнезда нз тонкого слоя растительного теста; С- два ряда пустых, внешних, предохранительных ячеек; М - главная, плотная стена из толстого слоя теста, за которой следуют ячейки с коконами осмии; в двух, направо, коконы сохранились

Изучая психические способности насекомого,в особенности его прочную память на места, я пришел к вопросу, нельзя ли заставить какое-нибудь, удачно выбранное, перепончатокрылое устроить свое гнездо в том месте, где я захочу, даже в моем рабочем кабинете. И мне хотелось иметь для подобного опыта не один экземпляр, а целое многочисленное население. Я выбрал трехрогую осмию, которая часто встречается в моей местности, где она, вместе с осмией Латрейля, в особенности часто посещает чудовищные гнезда амбарной халикодомы.

* Для пополнения списка жилищ осмии прибавим еще изображение любопытного гнезда выемчатой осмии, описанного Фризе.

Итак, у меня созрел проект, который состоял в том, чтобы заставить трехрогую осмию строить свои гнезда в моем кабинете, в стеклянных трубках, прозрачность которых сделала бы для меня удобным наблюдение и изучение их строительного искусства. К хрустальным галереям, которые, конечно, могли внушать некоторое недоверие, должны быть присоединены более естественные убежища: тростинки различной длины и толщины и старые ячейки халикодомы, выбранные отчасти между самыми большими, отчасти между самыми маленькими.

Мой расчет крайне прост. Достаточно, чтобы выход моих насекомых из коконов совершился там, где я предполагаю заставить их устраивать гнезда. Кроме того, нужно, чтобы здесь были заготовлены убежища, по форме похожие на те, которые любит осмия. Первые зрительные впечатления, самые живые из всех, приведут моих животных обратно в места рождения.

В течение всей зимы я собираю коконы осмий в гнездах амбарной халикодомы и, кроме того, иду в Карпантра, чтобы запастись большим количеством добычи из гнезд пушистоногой антофоры. Один из моих бывших учеников и ближайших друзей, г. Девиларио, председатель гражданской палаты в Карпантра, прислал мне позднее, по моей просьбе, целый ящик комков земли с песчаного холма, на котором жило много этой и стенной антофор, и эти обломки доставили мне богатую добычу.

В общем, я получаю массу коконов трехрогой осмии.

Сбор мой, разложенный в большом открытом ящике, поставлен на стол в таком месте кабинета, куда доходит яркий свет, но не прямо солнечные лучи. Этот стол помещается между двух окон, обращенных к югу и выходящих в сад. Когда наступит время вылупления, то окна будут всегда оставаться открытыми для того, чтобы рой мог свободно вылетать и влетать. Там и сям, в прекрасном беспорядке, расположены стеклянные трубки и куски тростинок, лежащие вблизи коконов в горизонтальном положении, согласно вкусам осмии, которая отказывается от вертикальных тростинок. Хотя, может быть, эта предосторожность и не необходима, но я позаботился о том, чтобы поместить несколько коконов в каждый канал. Таким образом, вылупление части осмий совершится под прикрытием галерей, назначенных для будущих работ, и воспоминание об этих местах будет тем прочнее. Теперь мне остается только предоставить все естественному ходу вещей и ждать наступления времени работ.

Мои осмии покидают свои коконы во второй половине апреля. Под прямыми лучами солнца, в хорошо защищенных местах, вылупление совершилось бы месяцем раньше, как это подтверждает смешанное население цветущего миндального дерева. Постоянная тень кабинета замедлила пробуждение, но не изменила времени постройки гнезд, совпадающего с цветением тимьяна. Вокруг моего рабочего стола, моих книг, склянок и приборов, появляется жужжащее население, которое через открытые окна каждую минуту то влетает, то вылетает. Я прошу всех домашних ничего не трогать в моей лаборатории, не подметать и не стирать пыли, чтобы не помешать пчелам и не заставить их найти мое гостеприимство малодостойным доверия. Но я подозреваю, что служанка, самолюбие которой оскорблял вид такого количества пыли, накопившейся у ее хозяина, не всегда исполняла мое приказание и тайком приходила, время от времени, подмести немножко. По крайней мере, мне случалось находить множество осмий, раздавленных, вероятно, в то время, как они брали солнечную ванну на паркете перед окнами. Беда не велика, потому что население многочисленно, и, несмотря на раздавленных по неосторожности, несмотря на паразитов, которыми были заражены иные коконы, несмотря на то, что многие могли погибнуть на дворе или не сумели вернуться, несмотря на то, что половину надо вычесть, так как это самцы, несмотря на все это, в течение 4 — 5 недель я присутствую при работе слишком значительного числа осмий и не могу уследить за всеми. Я ограничиваюсь некоторыми, которых мечу различно окрашенными точками, а других предоставляю самим себе; оконченная же работа их займет меня впоследствии.

Самцы вылупляются первые. Если солнце светит ярко, то они летают вокруг стеклянных трубок, как будто бы для того, чтобы получше ознакомиться с местом; они обмениваются ревнивыми толчками, катаются по паркету в несерьезных схватках, потом отряхивают крылья и улетают. Я нахожу их пьющими сок сирени, которая под моим окном гнется от тяжести душистых цветочных кистей. Наевшиеся возвращаются в комнату и настойчиво летают от одной трубки к другой и вставляют головы в отверстия, чтобы узнать, не решится ли, наконец, выйти какая-нибудь самка.

Действительно, показывается одна, вся в пыли и в беспорядке костюма — неизбежное следствие трудной работы освобождения из кокона. Влюбленный видит ее, другой и третий также. Все спешат к ней. Желанная отвечает на их привет щелканьем челюстей, которые она много раз быстро открывает и закрывает. Ухаживатели сейчас же отступают и, разумеется, для того, чтобы придать себе больше привлекательности, проделывают в свою очередь ужасную гримасу челюстями. Потом красавица возвращается в жилище, а ее поклонники становятся на пороге. Новое появление самки, повторяющей свою гримасу челюстями, новое отступление самцов, которые с большим старанием тоже строят гримасы. Странное объяснение в любви у этих осмий: со своими угрожающими разеваниями челюстей влюбленные имеют такой вид, как будто бы они хотят пожрать друг друга. Это похоже на те тумаки, которые отпускают друг другу влюбленные деревенские пары. Наивная идиллия скоро оканчивается. Приветствуя и принимая приветствие, выражаемые движением челюстей, самка выходит из своей галереи и принимается спокойно разглаживать крылышки. Соперники поспешно кидаются, передний обнимает самку, прочие взлезают на него и друг на друга, образуя столб, причем каждый старается занять основание столба, столкнув счастливого обладателя. Но этот последний не выпускает добычи; он дает время остальным успокоиться и когда они, признав себя излишними, покидают пару, то она улетает далеко от буйных ревнивцев.

Самки, становясь день ото дня многочисленнее, осматривают и изучают местность; они жужжат возле стеклянных трубок и тростинок, входят туда, остаются в них некоторое время, выходят, потом внезапным порывом улетают в сад и делают привал на дворе, на солнышке, на прикрепленных к стене ставнях; они парят в просвете окна, влетают, приближаются опять к тростинкам и осматривают их. Так изучается жилье, так закрепляется в памяти место рождения. Деревня, где мы родились, всегда остается для нас любимым, незабвенным местом. Жизнь осмии длится всего один месяц, а потому она в какие-нибудь два дня приобретает прочную память о своей родимой хижине. Там она родилась, там она любила; туда она возвратится. Dulcis reminiscitur Argos.

Наконец, каждая делает выбор и работы начинаются. Осмии устраивают гнезда во всех убежищах, которые я им предоставил. Стеклянные трубки, накрытые мною листом бумаги, чтобы произвести тень и тайну, благоприятные для сосредоточенности в работе, эти стеклянные трубки делают просто чудеса. Они заняты все — от первой до последней, так же как тростинки и бумажные трубки. Запас их оказывается недостаточным. Я спешу прибавить. Раковины улиток признаны превосходными жилищами, хотя и лишены защиты из камней; старые гнезда халикодомы, даже халикодомы кустарной, ячейки которой так малы, все поспешно заняты. Опоздавшие, не находя больше свободного места, собираются устраивать свои гнезда в дырочках замков в ящиках моего стола. Есть такие смелые, что проникают в полуоткрытые коробки, в которых лежат собранные мною для наблюдений коконы и куколки всевозможных сортов. Я совершенно не рассчитывал на подобный успех, который вынуждает меня вмешаться, чтобы помешать угрожающему нашествию. Я кладу печати на замки, запираю мои коробочки, наконец, удаляю все пристанища, которые не входят в мои планы. А теперь, мои осмии, я оставляю вам поле действия свободным.

Дело начинается с очищения жилища. Обломки коконов, пятна испорченного меда, кусочки обвалившихся перегородок, остатки высохшей улитки на дне раковины и другие остатки, неудобные для перепончатокрылого, должны быть прежде всего удалены. Осмия отчаянно теребит и отрывает частичку, потом порывистым летом уносит ее далеко из кабинета. Они все одинаковы, эти рьяные убиральщицы мусора: в своем преувеличенном рвении они боятся, что какой-нибудь атом, который они уронят перед жилищем, загромоздит пространство. Стеклянные трубки, начисто вымытые мною, также подвергаются самой кропотливой чистке. Осмия вытирает с них пыль, чистит их щеткой своих лапок, потом выметает, пятясь задом. Что они там убирают? Да ничего. В качестве щепетильной хозяйки осмия все-таки хоть немного, да подметет сама.

Теперь они переходят к заготовлению провизии и устройству перегородок. Здесь уже порядок работы изменяется, сообразно размеру канала. Мои стеклянные трубки очень различной ширины. Самые широкие имели до двенадцати миллиметров внутреннего диаметра, самые тоненькие от 6 до 7 мм. В эти последние, если дно их не представляет неудобств, осмии сейчас же начинают носить цветочную пыль и мед. А если дно неудобно, если пробка из мякоти сорго, которой я заткнул задний конец трубки, неправильно и плохо прилажена, то пчела покрывает ее слегка цементом и, сделав эту маленькую поправку, начинает сбор запасов.

В широких трубках работа идет совершенно иначе. В то время, когда осмия отрыгивает свой мед, а в особенности в тот момент, когда она очищает задними ножками цветочную пыль, покрывающую ее брюшную щетку, ей нужно очень узкое отверстие, как раз достаточное для ее прохода. Я представляю себе, что в суженной галерее трение ее тела о стенки дает ей точку опоры во время очищения брюшка, а в просторном цилиндре этой точки опоры ей не хватает и осмия начинает сама себе устраивать ее, суживая канал. В широкой трубке работа всегда начинается с устройства перегородок.

На таком расстоянии от дна, которое определяется длиной правильной ячейки, она воздвигает валик из земли, поперек оси канала. Этот валик не описывает, однако, полной окружности, с одной стороны остается выемка. Быстро накладываются новые слои на валик, и вот трубка пересечена перегородкой, с выемкой в виде круглого отверстия, род лазейки, через которую осмия будет работать над приготовлением теста в ячейке. Когда запас провизии сделан и яйцо на нее снесено, то лазейка закрывается, перегородка пополняется и образует дно следующей ячейки. Тогда опять начинается то же самое, т.е. воздвигается новая перегородка с боковым проходом и снабжение провизией следующей ячейки. И так до тех пор, пока вполне заселится широкий цилиндр.

Предварительная постройка перегородки с узкой, круглой лазейкой в ячейку, куда приносится провизия, в обычае не одной трехрогой осмии, она знакома также осмии рогатой и осмии Латрейля. Ничего не может быть грациознее работы этой последней: она подразделяет свое жилье на комнаты кружочками тонкого зеленого картона, которые прорезаны луночкой, до тех пор, пока меблировка комнаты не окончена.

Если не имеешь в своем распоряжении хрустальных помещений для гнезд, то для того, чтобы увидеть эти тонкости работы, достаточно открыть в подходящее время тростинки. Расколов конец ежевичного стебля в июле, можно увидеть, что осмия трехзубчатая, несмотря на свою узкую галерею, следует отчасти практике осмии Латрейля. Здесь она не строит предварительно перегородки, так как малый диаметр канала не позволяет этого, и ограничивается тем, что устраивает маленький круглый валик из зеленого теста, как бы для того, чтобы отделить раньше сбора место, назначенное для провизии, необходимое количество которой не может быть точно рассчитано позднее, если насекомое не назначит ему границ заранее. Действует ли при этом способность измерения? Это был бы великолепный талант. Посмотрим, как в этом отношении действует трехрогая осмия в стеклянных каналах.

Она работает над своей большой перегородкой, выставив тело из той ячейки, которую приготовляет. Время от времени она входит туда с комочком земли в челюстях и трогает лбом предыдущую перегородку, тогда как конец брюшка дрожит и ощупывает строящийся валик. Легко можно подумать, что она измеряет расстояние длиной своего тела, чтобы определить подходящее место для новой перегородки. Потом она опять принимается за работу. Но вот она, кажется, уже успела забыть сделанное измерение, а может быть, плохо сняла мерку и потому снова, прервав накладывание земли на строящуюся перегородку, идет опять коснуться лбом передней стенки, а концом брюшка — строящейся. По ее телу, дрожащему от рвения, совершенно вытянувшемуся, чтобы достать до двух противоположных концов комнаты, кто не признал бы, что она занята серьезной работой архитектора? Осмия занята измерением и меркой ей служит собственное тело. Что же, окончено ли дело на этот раз? О, нет. Десять, двадцать раз, каждую минуту, из-за каждой частицы наложенной штукатурки она повторяет свои измерения, никогда не будучи вполне уверенной, что сделала правильно новый удар своей лопаточкой.

Несмотря, однако, на эти частые перерывы, работа подвигается и перегородка растет. Работница изогнулась крючком, ее челюсти находятся на внутренней стороне еще мягкой перегородки, конец брюшка — на наружной.

Пчела при этом представляет собой давильную машину, действием которой тесто уминается и стена приобретает окончательную форму. Челюсти утаптывают и кладут штукатурку, конец брюшка тоже быстро пришлепывает, как бы бьет лопаточкой. Задняя часть тела насекомого является строительным инструментом; я вижу, как кончик брюшка растирает, разглаживает и сплющивает маленькую кучечку глины со стороны, противоположной той, где работают челюсти. Странный инструмент! Только животному может прийти оригинальная мысль: производить штукатурную работу задней частью тела! Во время этого курьезного занятия у ножек нет другого дела, как поддерживать работницу, вытягиваясь и упираясь то здесь, то там, по всей окружности трубки.

Перегородка с лазейкой окончена. Возвратимся к измерению, которое так щедро практиковала осмия. Какой великолепный аргумент в пользу существования разума у животных! Геометрия, искусство измерения — в маленьком мозгу осмии! Насекомое, размеряющее заранее, какую комнату оно должно построить, как это сделал бы строитель здания! Но ведь это великолепно, ведь это должно пристыдить тех ужасных скептиков, которые упорно отказываются признать у животного маленькие, непрерывные звенья атомов разума.

О, здравый смысл! Закрой свое лицо перед этим выводом. Великолепному доказательству, которым я только что подкрепил его, недостает одной маленькой подробности, ничтожной подробности: истины. Не то, чтобы я не видел того, что рассказываю; но измерению нет здесь места. И я докажу это фактами.

Если для того, чтобы видеть разом все гнездо осмии, расщепить тростинку вдоль, так осторожно, чтобы не потревожить содержимого, или, еще лучше, если наблюдать ряд ячеек, устроенных в стеклянной трубке, то одна подробность поражает прежде всего: это — неравное расстояние между перегородками, почти перпендикулярными к оси. От этого и ячейки бывают различной длины, а следовательно, и неравной вместимости. Перегородки в задней части трубки, самые старые, дальше отстоят друг от друга; а перегородки передней части трубки, ближайшей к выходу, более сближены. Сверх того, запас провизии очень богат в ячейках более длинных и очень скуден, вдвое, даже втрое меньше, в ячейках коротких.

Вот несколько примеров этого неравенства. Стеклянная трубка, в 12 миллиметров внутреннего диаметра, содержит десять ячеек. Пять задних, начиная от самой отдаленной, имеют следующие расстояния между перегородками, выраженные в миллиметрах: 11, 12, 16, 13, 11, а пять передних: 7, 7, 5, 6, 7.

Кусок тростинки, в 11 миллиметров внутреннего диаметра, содержит пятнадцать ячеек и перегородки в нем расположены на следующих

расстояниях друг от друга, начиная со дна: 13, 12, 12, 9, 9, 11, 8, 8, 7, 7, 7, 6, 6, 6, 7.

Когда диаметр канала меньше, то перегородки могут быть еще более раздвинуты, но при этом они всегда сближаются по мере приближения к выходу. Тростинка, с диаметром в 5 миллиметров, представляет следующие расстояния, все-таки начиная со дна: 22, 22, 20, 20, 12, 14.

Другая тростинка, в 9 мм, дает: 15, 14, 11, 10, 9, 10.

Стеклянная трубка, в 8 мм, дает: 15, 14, 20, 10, 10, 10.

Доказывают ли эти числа, которыми я мог бы исписать целые страницы, если бы захотел привести все мои списки, что осмия геометр, применяющий точное измерение, основанное на длине ее тела? Конечно, нет, потому что многие из этих чисел превосходят длину насекомого; потому что иногда за меньшим числом сразу следует большее и наоборот. Эти числа подтверждают только одно: очень заметное стремление насекомого сближать перегородки, а следовательно, уменьшать ячейки, по мере того, как работа подвигается вперед. Дальше мы увидим, что большие ячейки назначаются для самок, а меньшие для самцов. Нет ли по крайней мере размеров, относящихся особо к каждому полу? Нет, потому что, в первом ряду, жилище самки, имеющее в начале 11 мм, заменяется посредине ряда расстоянием в 16 мм; а в том же ряду жилище самца, имеющее 7 мм в начале и в конце второй половины ряда, в середине заменяется расстоянием в 5 мм. Так и все другие, с резкими изменениями цифр. Если бы осмия действительно обдумывала размеры своих комнат и измеряла бы их своим телом, то разве могли бы от нее укрыться ошибки в 5 миллиметров, почти в половину ее длины?

И, наконец, всякая мысль о геометрии исчезает при наблюдении работы в узкой трубке. Тогда осмия не устраивает заранее новой, передней, перегородки и даже не намечает валиком ее основания. Без всякого разграничивающего валика, без мерки, определяющей вместимость будущей ячейки, она занимается заготовлением провизии. Когда кучка собранной провизии будет признана достаточной, что, я думаю, она определяет единственно чувством усталости, она запирает ячейку. В этом случае никакого измерения нет и, однако, вместимость жилья и количество пищи удовлетворяют требованиям того и другого пола.

Но что же делает осмия, когда, во время постройки, много раз входит в строящуюся ячейку, чтобы тронуть лбом переднюю перегородку, а концом брюшка — заднюю? Что она делает и с какой целью, я решительно не знаю. Я предоставляю другим, более смелым, объяснить этот прием. На таких-то неустойчивых основах строятся много теорий, но подуйте на них, и они исчезнут.

Провизия осмии состоит главным образом из желтой муки, из сухого порошка цветневой пыли. В центре кучки находится немного меда, который превращает цветневую пыль в сладкую кашицу, окруженную по краям сухим порошком. На эту кашицу отложено яйцо осмии, но не в лежачем, а в стоячем положении, несколько наклонно, и задним концом слегка вдавлено в тесто. Когда совершится вылупление, то молоденькой личинке, удерживаемой таким образом на месте, достаточно будет немного изогнуть шею, чтобы у самого рта ее оказалось тесто, напитанное медом. Для желудка ее было бы пагубно начать питание с сухой пыли, не приправленной медом; но, когда личинка подрастет и окрепнет, она освободится от своей точки прикрепления и поест окружающую муку. Молодая личинка, не имея возможности выбирать еду, вследствие своей неподвижности, вынуждена брать пищу в той точке, где вылупилась, и там непременно должна она родиться — на центральной кашице, где стоит ей лишь немного нагнуть голову, чтобы найти то, чего требует ее желудок. Все это обнаруживает такую материнскую логику, которая меня трогает. Новорожденному— нежную кашицу, более взрослой — сухой хлеб. Итак, место и положение яйца выбраны необыкновенно разумно. У тех же пчел, которые заготовляют однородную провизию, эти предосторожности излишни. Припасы антофоры и халикодомы состоят из жидкого меда, однородного во всей массе. У них и яйцо просто кладется, в лежачем положении, на поверхность меда, что вынуждает новорожденного брать свои первые глотки наугад, но в этом нет никакого неудобства, так как пища везде одинаковых качеств.

Довольно крупное, по сравнению с ростом осмии, яйцо ее имеет от 4 до 5 миллиметров в длину, цилиндрическое, немного согнутое, закругленное с обоих концов и прозрачное. Скоро оно мутится и делается опаловым, но оба конца его остаются прозрачными. Показывается желтый шнурок внутри передних двух третей тела — это пищеварительный орган. Показываются поперечные тоненькие линии, едва заметные через очень хорошую лупу. Вот первые признаки разделения личинки на членики. В передней, прозрачной части появляется сужение и вырисовывается голова. Вдоль каждой стороны появляется крайне тонкое волокно. Это — дыхательные трубки, трахеи, идущие от одного дыхальца к другому. Наконец, показываются явственные сегменты с боковыми валиками. Личинка сформировалась. Сначала можно подумать, что тут нет вылупления в собственном смысле этого слова, т.е. разрыва и сбрасывания покрова яйца. Нужно самое мелочное внимание, чтобы рассмотреть, что наружность нас обманывает и что в действительности тоненькая оболочка сбрасывается, спереди назад. Эта малость, которую так трудно рассмотреть, есть скорлупа яичка. В течение двух недель, кушай мирно твои запасы, делай потом свой кокон, моя милая, ты спаслась от тахин и сапиги! Спасешься ли ты позже от антракса? Увы!