Возвращение в гнездо

Возвращение в гнездо

Речь идет о том, чтобы повторить с халикодомой мои прежние опыты с церцерис, т.е. перенести пчелу в темноте подальше от гнезда и предоставить ее самой себе, предварительно пометив. Насекомое, предназначаемое для такого долгого путешествия, должно быть поймано с некоторыми предосторожностями. Щипчики здесь не годятся, так как ими можно испортить крылышко, порвать его или вывихнуть и тем уменьшить силу полета. В то время, когда пчела погружена в работу в своей ячейке, я накрываю ее маленькой склянкой, в которую пчела и попадает, взлетев над ячейкой; теперь я могу, не дотрагиваясь до пчелы, переместить ее в бумажную трубочку, которую сейчас же и закрываю. Для перенесения пленниц мне служит жестяная коробочка, в которую я их складываю, каждую в особой трубочке. Перед выпусканием пчелы на волю, в избранном для того месте я мечу каждую яркой белой меткой, для чего употребляю смесь мелкого порошка с густым раствором гуммиарабика. Небольшое количество этой кашицы откладываю концом соломинки на середину спинки пчелы, как раз между крыльями. Во время этой работы невозможно избежать уколов ее жала, тем не менее пальцы должны проявить всю свою быстроту, чтобы, деликатно схватив пчелу, не придавить ее грубо. Немного ловкости помогает избегнуть жала, но не всегда. С этим миришься. Да, ужаление халикодомы далеко не так болезненно, как ужаление домашней пчелы.

На первый раз я беру двух стенных халикодом на берегу Аига, занятых своими гнездами, переношу их к себе в Оранж и, пометив их, выпускаю. Расстояние между этими двумя местами — до 4 верст по прямой линии. Я выпустил пчел на свободу вечером, в тот час, когда они обыкновенно оканчивают дневной труд. Есть вероятность, что они проведут ночь в путешествии. На другое утро я отправляюсь к гнездам. Еще довольно свежо, и работы не начинались. Когда роса высохла, каметцицы принимаются за работу. Я вижу одну, но без белого пятна, несущую мед к одному из гнезд, из которых я добыл ожидаемых мной путешественниц. Это чужестранка, нашедшая незанятую ячейку и завладевшая ей. Она, может быть, работает уже со вчерашнего дня над снабжением ее провизией. Вдруг, часов в десять, появляется хозяйка жилища: ее права, как первой занявшей ячейку, написаны неоспоримыми знаками на спинке, выбеленной мелом.

Вот одна из моих путешественниц вернулась. Через большие пространства, засеянные хлебом и разными травами, она перелетела четыре версты. Она запаслива, ибо вернулась к гнезду, набрав дорогой меду и с брюшком совершенно желтым от цветневой пыли. Вернуться к себе из-за горизонта — это удивительно; но вернуться, набравши цветочной пыли, это замечательная экономия. Путешествие для пчел, даже если оно вынужденное, всегда есть экспедит ция для собирания жатвы. У гнезда она находит чужестранку. «Это что такое? Ну, посмотрим!» И владетельница гнезда яростно кидается на другую, которая, может быть, и не помышляла ни о чем дурном. Тогда между двумя каменщицами завязывается ожесточенная борьба в воздухе. Время от времени они парят почти неподвижно, на расстоянии двух дюймов друг от друга, и там, без сомнения, бранятся жужжа. Потом они возвращаются и садятся на спорное гнездо, то одна, то другая. Я жду, что они сцепятся и пустят в ход жало. Но мое ожидание обмануто: обязанности материнства слишком громко говорят в них для того, чтобы позволить им рисковать жизнью из-за желания смыть оскорбление смертельным поединком. Все ограничивается враждебными демонстрациями и несколькими толчками, лишенными серьезного значения.

Однако настоящая владелица, по-видимому, черпает двойную смелость и двойную силу в своем чувстве права. Она садится на гнездо для того, чтобы больше не покидать его, и принимает другую, когда та осмеливается приближаться, сердитым шуршаньем крыльев, несомненным признаком справедливого негодования. Испуганная чужестранка кончает тем, что уступает место. Каменщица тотчас же принимается за работу, так деятельно, как будто она не вынесла только что трудностей долгого путешествия. Подобные попытки завладеть чужим гнездом в отсутствии настоящей его хозяйки у халикодом не редкость, но всегда они кончаются так же, как и в нашем случае: как только хозяйка возвращается к своему гнезду — узурпатор бежит. Вторая из моих путешественниц совсем не явилась.

Решено сделать новый опыт, причем я попробую, насколько возможно точнее, высчитать время, употребленное пчелой на возвращение в гнездо. Для этого опыта я употребляю более значительное число насекомых и потому стенная халикодома не годится: она не достаточно часто встречается. Под краем крыши моего амбара имеется великолепное и густонаселенное гнездо халикодомы амбарной. Эта пчела маленькая, вдвое меньше стенной халикодомы; нужды нет, тем больше чести ей будет, если она сумеет перелететь четыре версты и найти свое гнездо. Я набираю сорок пчел, каждую в отдельную трубочку. Чтобы добраться до гнезда, к стене приставлена лестница; она должна служить моей дочери Аглае, чтобы точно заметить время возвращения первой пчелы. Домашние и мои карманные часы сверены и поставлены одинаково. Устроив все таким образом, я уношу в коробке моих сорок пленниц и отправляюсь туда, где работает стенная халикодома, на побережье Аига. Здесь пленницы выпущены, каждая с большой белой меткой на спине. Не безнаказанно приходится брать концами пальцев, одного за другим, 40 раздраженных насекомых, двигающих жалом во все стороны. Пальцы бессознательно делают оборонительные движения и хватают с большей осторожностью относительно себя, чем относительно насекомого. Короче: из сорока пчел только 20 улетают смелым и сильным полетом, остальные бродят по траве или спокойно сидят на листьях — это, очевидно, калеки, помятые при мечении, больные.

В момент вылета здоровые пчелы не обнаруживают ничего определенного в направлении полета, они не летят прямо к гнезду, как это делала церцерис в подобных обстоятельствах. Они летят как растерянные—одни в одном направлении, другие в противоположном. Однако насколько позволяет рассмотреть их быстрый полет, я замечаю быстрое возвращение тех пчел, которые пустились сначала лететь в направлении, противоположном гнезду, и большинство, как мне кажется, направляется в ту сторону горизонта, где находится гнездо. Я оставляю этот пункт под сомнением, неизбежным вследствие того, что насекомые исчезают из глаз на расстоянии каких-нибудь двадцати метров. До сих пор операции благоприятствовала тихая погода; но вот дело усложняется: жара удушающая и небо заволакивает тучами. Поднимается довольно сильный южный ветер, именно с той стороны, куда должны лететь мои пчелы, чтобы возвратиться к гнездам. В состоянии ли они будут преодолеть это встречное течение воздуха? Для этого им придется лететь у земли, как делают они во время собирания меда. Но полет на высоте, с которой им можно было бы ясно видеть местность, мне кажется, не возможен для них. Итак, я возвращаюсь в Оранж с сильными опасениями за успех моего опыта.

Едва вернувшись к себе, я вижу Аглаю, с разгоревшимися от оживления щеками. «Две, — говорит она, — прилетели в три часа без двадцати минут с ношей цветени под брюшком».

Я выпустил моих пчелок в два часа; следовательно, меньше 3/4 часа им было достаточно для того, чтобы пролететь 4 версты. Это поразительный результат, в особенности если принять во внимание, что дорогой они собирали мед, как это доказывало их желтое от цветочной пыли брюшко; и полет их замедлял еще встречный ветер. Следующие три вернулись на моих глазах — все с доказательством работы в дороге — с ношей цветени. Так как день подходит к концу, то наблюдения не могли продолжаться. Дело в том, что когда солнце заходит, халикодомы покидают гнездо и укрываются не знаю, где именно: одни здесь, другие там, может быть, под черепицами кровли и в маленьких углублениях в стене. На другой день, когда солнце призвало к гнезду рассеявшихся работниц, я опять принялся за ревизию пчел с белой меткой на спине. Успех превзошел все мои ожидания, я насчитал пятнадцать пчел, выселенных накануне, а теперь вернувшихся и занимавшихся своей обыкновенной работой. Потом разразилась гроза, за которой следовало несколько дождливых дней, помешавших мне продолжать наблюдение.

Итак, из двадцати пчел, которые, как мне казалось, были в состоянии сделать путешествие, 15 вернулись: две в течение первого часа после освобождения, три вечером, а остальные на следующее утро. Они вернулись, несмотря на противный ветер и, что представляет еще большую трудность, несмотря на незнакомство с местностью, на которую я их перенес. Несомненно, что они в первый раз видели этот берег Лига, где я их выпустил на волю. Никогда бы они не залетели на подобное расстояние сами по себе, потому что для постройки гнезда под черепицей моего амбара и снабжения его провизией у них все нужное под руками. Тропинка под стеной доставляет известковую землю; усеянные цветами луга, которыми окружено мое жилище, доставляют нектар и цветень. Да я и вижу ежедневно, как они собирают все нужное именно здесь, не делая экспедиций, превосходящих расстояние в сто метров.

I Изложение моих дальнейших опытов над способностью халикодом возвращаться издалека к своему гнезду посвящалось мною первоначально, в форме письма, знаменитому английскому натуралисту, который покоится теперь в Вестминстере, рядом с Ньютоном, Чарльзу Дарвину. Я должен был дать ему отчет в нескольких опытах, идею которых он дал мне в переписке со мной. Это был приятный долг, так как, если факты, найденные мной, и удаляли меня от его теорий, то тем не менее я относился и отношусь с глубоким благоговением к благородству его характера и искренности его, как ученого. Я занят был этим письмом к нему в то время, как до меня дошла потрясающая новость: этого превосходного человека нет больше. Теперь я отказываюсь от эпистолярной формы, не имеющей смысла перед Вестминстерской могилой. В безличной форме, свободной от условностей, я изложу то, что нужно было рассказать в более академическом тоне. Английского ученого более всего поражала способность халикодом находить гнездо после того, как они были занесены на большие расстояния. Что служит им при возвращении, какое чувство руководит ими? Глубокий наблюдатель говорил мне тогда, что всегда хотел сделать один опыт с голубями, но, будучи погружен в другие занятия, не успевал осуществить этого желания и просил меня попытаться сделать его с моими пчелами. Вопрос оставался тем же, хотя птиц заменяли насекомыми.

t Дарвин предлагал мне в своем письме уединить каждую пчелу в бумажной трубке, как я это делал в моих первых опытах, и сначала перенести их шагов на сто в направлении, противоположном тому, куда я предполагаю окончательно их занести, и тогда поместить пленниц в круглую коробочку, которую следует быстро вращать то в одном, то в другом направлении. Этим уничтожится у них на некоторое время чувство направления. Когда окончится вращение, следует повернуть обратно и пойти к тому месту, где предположено выпустить насекомых на свободу. Способ введения опыта показался мне очень остроумно задуманным. Прежде чем идти на запад, я направляюсь к востоку. В темноте своих трубок мои пленницы испытывают чувство этого направления и, если бы ничто не смутило приобретенного впечатления, то животное руководствовалось бы им во время возвращения. Таи объяснилось бы возвращение в гнездо моих халикодом, занесенных за три-четыре версты от него. Но когда насекомые получили достаточное впечатление при перемещении на восток, тогда наступает быстрое, попеременное вращение то в одном, то в другом направлении. Сбитое с толку этими движениями, насекомое уже не сознает моего возвращения назад и остается под тем впечатлением, которое приобрело вначале. Теперь я иду на запад, тогда как насекомому кажется, что его несут к востоку. Будучи выпущено на волю, оно полетит в сторону, противоположную той, где находится его гнездо, которого оно никогда не найдет.

Такой результат казался мне тем более вероятным, что деревенские жители вокруг меня рассказывали факты, которые были способны поддержать мои надежды. Фавье, бесценный человек для такого рода справок, первый указал мне на это средство. Он рассказал мне, что, когда хотят переселить кошку с одной фермы на другую, отдаленную, то ее сажают в мешок, который быстро вертят перед началом путешествия. Этим мешают животному вернуться в покинутый дом. Другие повторяли мне то же. По их словам, вращение в мешке всегда достигало цели. Сбитая с толку, кошка не возвращалась. Я сообщил английскому философу, как крестьянин опередил науку. Дарвин был изумлен, я — также; и мы оба рассчитывали почти на успех. Эти переговоры велись зимой: у меня было достаточно времени для того, чтобы приготовиться к опыту, который должен был производиться в мае. «Фавье,— сказал я однажды моему помощнику, — мне бы нужно тех гнезд, которые вы знаете. Раздобудьте их на днях». Фавье взялся за) это дело. Он нашел на берегу Аига, в нескольких верстах от деревни, заброшенную хижину, где халикодомы устроили очень населенную колонию. Он хотел взять тачку для того, чтобы привезли черепицы с ячейками, но я отсоветовал ему делать это, так как толчки при перевозке по каменистым тропинкам могли повредить содержимому ячеек. Предпочтение было отдано корзине, которую можно нести на плече. Он взял помощника и отправился. Экспедиция доставила мне четыре очень населенные черепицы. Это все, что они могли принести вдвоем; и еще по возвращении пришлось дать им на выпивку: они были очень утомлены.

Принесенные черепицы устраиваются в помещении, удобном для них и для моих наблюдений. Под балконом находится широкая площадка, стены которой бывают освещены солнцем. Здесь есть место для всех: тень — для меня, солнце — для моих пленниц. Каждая черепица снабжена железным крючком и привешена на стену, на высоте глаз. Половина моих гнезд помещена на правой стене, другая — на левой. Общий вид довольно оригинален. Кто входит в первый раз и видит мою выставку, предполагает, что это какое-нибудь соленье. Когда узнают свою ошибку, то приходят в восторг перед этими ульями моего изобретения.

Не наступил еще апрель, как в моих ульях проявилась уже полная деятельность. В разгар работы рой образует кружащуюся тучку, полную жужжания. Площадка ведет в комнату, где сохраняется домашняя провизия, а потому через нее часто проходят. Мои домашние сначала сердятся на меня за то, что я поместил в таком месте эту опасную республику. Не решаются идти за провизией: боятся пчелиных уколов. Я должен сначала доказать, что нет никакой опасности, что моя пчела очень кротка и неспособна жалить, если только ее не схватить. Я приближаю лицо к одному из земляных пирожков так, что почти касаюсь его в то время, когда оно совсем черно от покрывающих его пчел; провожу пальцами по краю гнезда, сажаю пчел на руку, стою среди самого густого роя и никогда ни одного укушения! Их мирный характер издавна знаком мне. Прежде и я разделял общие опасения и не решался приближаться к рою антофор или халикодом, но теперь эти страхи прошли совершенно. Не дразните животное и ему в голову не придет ничто дурное. Самое большее, что может случиться — какая-нибудь пчела, скорее из любопытства, чем от раздражения, прилетит и станет парить возле вашего лица, упорно рассматривая вас. Оставьте ее: это мирное исследование. В короткое время все мои домашние успокоились; маленькие и большие ходили по площадке, как ни в чем не бывало, и мои пчелы, перестав быть предметом страха, сделались предметом развлечения.

Пора было приступить к опытам. Для мечения пчел, назначенных в путешествие, я употребляю опять гуммиарабик, но только смешиваю его с порошками разных цветов: с красным, голубым и так далее. Самое мечение производится теперь иным способом, так чтобы совершенно не трогать при этом пчелу руками. Когда пчела, опустив брюшко в ячейку, счищает цветень или когда она занята постройкой, она очень погружена в работу. Тогда можно легко пометить ее спинку цветным клеем. Пчела, не обратив никакого внимания на легкое прикосновение, улетает и возвращается, обремененная цветенью или известью. В этих путешествиях метка скоро высыхает благодаря яркому солнцу, какое необходимо для работ. Тогда надо поймать пчелу и запереть в бумажную трубочку, все же не дотрагиваясь до нее руками, то есть накрыв ее в ячейке склянкой, как прежде. Трубочки складываются в коробку, служащую для перенесения всех пчел вместе. В момент выпуска пчел на волю будет достаточно только открыть эти трубочки. Итак, все оканчивается без придавливания насекомых пальцами.

Прежде чем продолжать, надо решить другой вопрос. Какой срок, назначу я себе для того, чтобы пересчитать вернувшихся в гнездо пчел? Объяснюсь. Метка, которую я делаю на середине спинки легким прикосновением смоченной в клее соломинки, не очень прочна, она прилегает только к волоскам. Кроме того, пчела часто чистится, отряхивается и пушок ее подвергается постоянному трению о стенки ячейки. Халикодома, такая пушистая и так хорошо одетая вначале, становится под конец работы общипанной; ее мех как бы изнашивается и обтирается, чему очень помогает еще выбор ночлегов. Стенная халикодома проводит ночи и пасмурные дни в какой-нибудь из ячеек своего гнезда, опускаясь в нее головой вниз. Амбарная халикодома делает то же, пока у нее есть свободные ячейки, но помещается в них головой ко входу. Позднее же, когда старые ячейки заняты и началась постройка новых, выбирается новое убежище. Мои халикодомы проводят ночи и ненастные дни в соседней куче камней, куда они собираются, оба пола, многочисленными группами, до 200 штук, в одном каком-нибудь узком промежутке между двумя камнями. Каждая забивается как можно глубже и трется при этом спиной о стену; попадаются такие, которые лежат вверх брюшком, как спящие люди.

Благодаря всем этим условиям, я не могу рассчитывать на продолжительное сохранение метки. А потому пересчитывать вернувшихся в гнездо пчел надо сейчас же: на другой день было бы слишком поздно и потому я буду вести список только тех пчел, которые вернутся в тот же день.

Остается позаботится о вращательном инструменте. Дарвин советует мне взять круглую коробку, которая бы вращалась с помощью оси и рукоятки. У меня под рукой нет ничего подходящего. Будет проще и также действеннее употребить способ деревенского жителя, желающего сбить с пути кошку, вращая ее в мешке. Мои насекомые, уединенные каждое в особой бумажной трубочке, будут сложены в жестяную коробку настолько плотно, чтобы не бились одна об другую во время вращения; наконец, коробочка будет привязана на шнур, и все вместе я буду вращать с какой угодно быстротой и в каком угодно направлении. Могу описывать кривые в форме 8, могу сам повертеться и тем увеличить сложность вращения, направляя мою пращу по всем направлениям.

I 2 мая 1880 года я пометил белой меткой десять халикодом, занятых разными работами. Когда метка высохла, я беру их и, устроив, как было сказано, сначала отношу на 1/2 версты в направлении, противоположном тому, куда я намерен их отнести окончательно, чтобы выпустить. Тропинка, идущая мимо моего дома, удобна для этого приготовительного маневра; я надеюсь, что буду один, когда придется вращать мою пращу. В конце тропинки есть крест, перед ним я останавливаюсь и начинаю по всем правилам вертеть моих пчел. И что же, тогда, как я описываю всевозможные кривые, когда я сам кружусь на пятках для того, чтобы испытать все направления, мимо меня проходит бедная женщина и смотрит на меня, но какими глазами, о! какими глазами... У подножья креста заниматься таким глупым упражнением! Об этом заговорят. Решат, что это колдовство.

Что же делать, пришлось, и это было проявлением большой храбрости с моей стороны, продолжать добросовестно вращение в присутствии этого неожиданного свидетеля. Потом я возвращаюсь обратно и направляюсь к западу. Во избежание новых встреч выбираю самые уединенные тропинки, даже иду напрямик через поля. На полдороге я повторяю вращение, такое же сложное, как в первый раз, для того, чтобы сделать мой опыт еще более решительным. На месте назначения проделываю то же в третий раз. Пройденное расстояние равно почти 3 верстам. Место открытое, с редкими деревьями. Погода хорошая, небо ясное, легкий северный ветерок. Я сажусь на землю и выпускаю пчел в 2,5 ч. Как только трубка открыта, пчела вылетает, покружится большей частью вокруг меня и стремительно летит, насколько я могу судить, по направлению к Сериньяну. Четверть часа спустя моя старшая дочь Антонина, которая наблюдает за гнездами, видит возвращение первой путешественницы. После моего возвращения, вечером, вернулись еще две. В общем, из 10 выпущенных пчел, 3 вернулись в тот же день.

На другой день опыт повторяется. Десять халикодом помечены красным, чтобы отличить их от вчерашних пчел. Те же предосторожности, те же вращения, те же места; только я не делаю вращения дорогой, а ограничиваюсь тем, что вращаю коробку перед отправлением в дорогу и по окончании ее. Насекомые выпущены в 11ч 20 мин. Я предпочел утро, как время большого оживления их работ. Одну пчелу Антонина увидела у гнезда в 11ч 20 мин. Предполагая, что это была первая выпущенная пчела, я заключил, что для всего перелета ей понадобилось только 5 м. Но, может быть, это была и не первая, и тогда она летела меньше 5 м. Это наибольшая быстрота, какую только мне удалось удостоверить. В 12 ч я вернулся и увидел еще трех вернувшихся пчел. В течение остального дня я не видел больше ни одной. В общем, 4 из 10 вернулись.

4 мая погода очень ясная, тихая и теплая, благоприятная для моих опытов. Я беру 50 халикодом, помеченных голубым. Расстояние остается то же. Первое вращение совершается тогда, когда мои пчелы занесены на несколько сот шагов в направлении, противоположном окончательному, дорогой вращение повторяется три раза; в пятый раз оно совершается в том месте, где их выпускают на волю. Если и теперь они не будут сбиты с пути, то не по недостатку вращения. В 9 ч 20 м я начинаю открывать свои трубки. Время слишком раннее, а потому мои пчелы, будучи выпущены, остаются некоторое время ленивыми, нерешительными, но после короткой солнечной ванны на камне, куда я их посадил, они пускаются лететь. Когда быстрота полета позволяет различать направление, то я вижу, что большая часть летит в направлении гнезда. Выпускание оканчивается в 9 ч 40 м. У одной пчелы метка стерлась в трубочке, значит, остается на счету 49 пчел. По словам Антонины, следящей за юз-вращением пчел, первые вернувшиеся показались в 9 ч 35 м, значит, через 15 минут после освобождения. В полдень вернувшихся было 11, а в 4 часа — 17. В общем—вернулись 17 из 49.

Четвертый опыт был сделан 14 мая. Погода превосходная, с легким ветерком с севера. В 8 ч утра я беру 20 халикодом, помеченных розовым. Вращение совершается четыре раза. Все пчелы, за полетом которых я мог уследить, направились к гнезду. Сегодня пчелы не кружились вокруг меня; некоторые прямо улетают; другие, самая большая часть, может быть оглушенные тряской во время перенесения и вращения, садятся сначала на землю, в расстоянии нескольких метров, и ждут, по-видимому, того времени, когда придут в себя, потом улетают в направлении гнезда. Это направление замечалось всегда, когда только наблюдение было возможно. Я возвратился в 9 ч 45 м. Две пчелы с розовыми метками уже вернулись, и одна из них строит, держа в челюстях комок известковой земли. В час дня было 7 вернувшихся, и больше я не видал в течение дня. В общем, вернулось 7 из 20-ти.

Остановимся на этом. Опыт был повторен достаточное число раз, но не привел к тем выводам, на которые мы надеялись. Халикодомы возвращаются, и процент возвратившихся в тот же день колеблется между 30 и 40. Мне тяжело расстаться с идеей, внушенной мне Чарльзом Дарвином и которую я тем охотнее принял, что считал ее способной дать окончательное решение вопроса. Вот факты более красноречивые, но вопрос остается столь же темным, как и был.

В следующем, 1881 году я повторил опыт, но в других условиях. До сих пор я производил их на открытой равнине; теперь же к трудностям расстояния прибавляю трудности местоположения, через которое пчелам надо будет пролетать. Оставив в стороне всякое вращение и движение в противоположном направлении, я думаю выпустить моих халикодом в самом густом из сериньянских лесов. Как они выйдут из этого лабиринта, в котором я сам первое время не мог обходиться без компаса? Со мной будет помощник, пара более молодых глаз, чем мои, и более способных следить за первым полетом моих насекомых. Этот первый порыв по направлению к гнезду повторялся уже очень часто и начинает занимать меня больше, чем само возвращение. Аптекарский ученик, приехавший на несколько дней к своим родителям, будет моим помощником в наблюдении. С ним мне хорошо, знание не чуждо ему.

16 мая состоялась экспедиция в лес. Жарко и собирается гроза. Ветер южный и настолько слабый, что не может помешать моим .путешественницам. Поймано 40 халикодом. Для сокращения приготовлений я не мечу их здесь, а сделаю это в месте выпускания. Это старый метод, при котором часто бываешь ужален, но я его теперь предпочитаю, потому что хочу выиграть время. Я употребляю час времени для того, чтобы прийти в назначенное место. Значит, расстояние, по прямой линии, не менее 4 верст. Место выбирается такое, чтобы я мог заметить, в каком направлении полетят пчелы прежде всего. Это — прогалина среди густой заросли. Кругом густая стена леса, закрывающая горизонт со всех сторон; на юг, в стороне гнезд ряд холмов, возвышающихся футов на сто над точкой, на которой я нахожусь. Ветер слабый, но дует в направлении, противоположном тому, в каком должны лететь мои насекомые, для того чтобы вернуться к гнездам. Я поворачиваюсь спиной к Сериньяну, мечу и выпускаю пчел одну за другой. Операция начинается в 10 ч 20 м.

Половина пчел проявляет леность, немножко полетает, потом садится на землю, потом приходит в себя и пускается лететь. Другая половина имеет более решительный вид. Несмотря на то, что им приходится бороться со слабым южным ветром, они все-таки, с самого начала, направляются к гнездам. Все, описав вокруг нас несколько кругов, направляются к югу. Нет ни одного исключения среди тех, за полетом которых мы могли уследить. Мои халикодомы поворачивают к югу, как будто бы руководясь указанием компаса. В полдень я возвратился. Еще ни одной из занесенных пчел нет у гнезд, но через несколько минут я вижу двух. В два часа вернувшихся было девять. Но вот небо потемнело, ветер дует довольно

сильно и собирается гроза. Нельзя больше рассчитывать на возвращение. В общем, вернулось 9 из 40, или 22 на 100.

Это составляет меньший процент, чем в предшествующие опыты,' когда он колебался между 30% и 40%. Этого и надо было ожидать, так как теперь я метил пчел на месте освобождения и, несомненно, помял некоторых, избегая их жала; а потом помешали тучи и собиравшаяся гроза. Приняв все во внимание, я склонен думать, что возвращение через холмы и леса совершается так же хорошо, как и через равнины.

Мне остается последний ресурс для того, чтобы сбить с пути моих пчел. Я отнесу их на большое расстояние, потом, описав большой круг, вернусь другой дорогой и выпущу пленниц, когда буду недалеко от деревни. Для этого необходим экипаж. Мой помощник предлагает свою тележку. Взяв с собой 15 халикодом, мы с ним отправляемся и едем по прямой дороге, потом возвращаемся другой дорогой, описав круг в 9 верст, и останавливаемся на расстоянии 2¹/₂ верст от нашей деревни. Здесь присоединяется к нам Фавье, пришедший по прямой дороге с другими 15 пчелами, назначенными для сравнения с моими. Вот у меня две группы халикодом: 15 с розовой меткой, которых я вез с собой, и 15 — с голубой, принесенных Фавье. Жарко, очень ясно и очень тихо; лучшей погоды я не мог бы пожелать для успешности опыта. Пчелы выпущены на волю в полдень.

В 5 ч вечера вернувшихся было: 7 пчел с розовыми метками, которых я надеялся сбить с пути длинной и спутанной дорогой в экипаже, и 6 с голубой меткой, принесенных прямой дорогой. Процент, 46 и 40 на 100, почти одинаковый: небольшой перевес на стороне тех, которые сделали круг, конечно, есть случайность, на которую не стоит обращать внимания.

Опыт достаточно доказателен. Ни вращения, которые я описывал, ни препятствия, представляемые находящимися на пути холмами и лесом, ни запутанность дороги не могут сбить с пути халикодом и помешать им вернуться к гнезду.

До этих пор мои опыты относились исключительно к самкам, гораздо более верным своему гнезду вследствие обязанностей материнства. Что сделали бы самцы, если бы их удалить от места жительства? Я не имел большого доверия к этим ухаживателям, образующим в течение многих дней шумные сборища в ожидании выхода самок перед земляными гнездами. В бесконечных драках они оспаривают благосклонность дам, выходящих из гнезд, а потом исчезают, когда работы в полном разгаре. Не все ли им равно, думал я, возвратиться ли к родимой кучке земли или устроиться в другом месте,

лишь бы они нашли, кому объясниться в любви! Я ошибался: самцы возвращаются в гнездо. Правда, ввиду их слабости, я не обрекал их на большое путешествие: всего около версты. Однако для них это далекая экспедиция и притом но неизвестной стране, потому что я никогда не видал, [чтобы они сами предпринимали длинные экскурсии.

В гнездах халикодом часто поселяется пчела — осмия трехрогая (Osmia tricornis). Она представила мне отличный случай узнать, насколько распространена эта способность между перепончатокрылыми вообще: я воспользовался этим случаем. И что же? Трехрогие осмии, как самки, так и самцы, умеют находить гнездо. Мои опыты были сделаны быстро над небольшим числом насекомых и на небольших расстояниях; но они так точно совпали с другими опытами, что убедили меня. В общем, способность возвращения в гнездо была удостоверена у 4 видов: у амбарной и стенной халикодом. у трехрогой осмии и у церцерис бугорчатой. Должен ли я сделать полное обобщение и приписать всем перепончатокрылым способность ориентироваться в незнакомой местности? Я воздержусь от этого, потому что мне известен очень важный случай противоположного значения, который мне дали наблюдения над муравьями.