Перемещение гнезд

Перемещение гнезд

По своему положению на камне, который можно перемещать как угодно, гнездо стенной халикодомы удобно для проделывания над ним интересных опытов. Вот первый.

Я переменяю место гнезда, т.е. переношу метра на два камень, на котором устроено гнездо, что легко сделать без малейшей порчи ячеек, и кладу его на открытом месте, где он так же хорошо виден, как и на прежнем. Пчела, по возвращении с жатвы, не может его не заметить.

Через несколько минут хозяйка возвращается и летит прямо туда, где было гнездо. Она мягко парит над пустым местом, рассматривает его хорошенько и садится именно в ту точку, где лежал камень. Здесь — продолжительные и напрасные поиски; потом насекомое улетает далеко. Скоро оно вернулось. Поиски возобновляются на лету или пешком и все в том месте, которое сначала занимало гнездо. Новый приступ досады, выражаемый внезапным полетом вдаль; новое возвращение и опять напрасные поиски там, где остался след перемещенного камня. Эти внезапные отлеты и быстрые возвращения, этот настойчивый осмотр пустого места повторяются много раз, прежде чем каменщица убедится, что ее гнезда на месте больше нет. Разумеется, она видела перемещенное гнездо, когда пролетала над ним много раз, но не придает этому значения. Для нее это чужое гнездо, принадлежащее другой пчеле.

Часто опыт оканчивается тем, что пчела даже не посетит камня, перенесенного на расстояние двух метров, и улетает окончательно. Если расстояние менее значительно, например, в один метр, то пчела рано или поздно останавливается на камне с ее гнездом, посещает ячейку, которую так недавно строила и снабжала провизией, погружает туда голову, шаг за шагом исследует поверхность камня и кончает тем, что, после долгих колебаний, идет на поиски туда, где гнездо должно было бы находиться, а это покидает окончательно, не признавая его своим. Я убедился в том, найдя гнездо, несколько дней спустя после перемещения, все в том же состоянии, в каком оно было во время перемещения. Открытая и до половины снабженная медом ячейка так и оставалась открытой и беспрепятственно подвергалась грабежу муравьев; строящаяся ячейка оставалась неоконченной и нисколько не увеличившейся. Перемещенное жилище было навсегда покинуто.

Я не сделаю из этого факта парадоксального вывода, что пчела, способная найти свое гнездо за несколько верст, не умеет найти его на расстоянии метра; объяснение фактов нисколько не приводит к такому заключению. Я думаю следующее: пчела сохраняет прочное воспоминание о месте, где помещалось гнездо; с упорством, которое трудно утомить, она возвращается туда даже тогда, когда гнезда там больше нет. Но она имеет лишь очень смутную идею о самом гнезде. Она не узнает гнезда, которое сама построила и склеила собственной слюной; она не узнает собранного ею самой теста и покидает все это, потому что камень, на котором помещается гнездо, лежит теперь в другом месте.

Странная память у насекомого, надо это признать; память, столь ясная при распознавании местности вообще, и столь ограниченная при распознавании своего собственного жилья. Я охотно назвал бы ее топографическим инстинктом: ей известна карта местности, но ее милое гнездо, ее жилище — нет. Бембексы уже привели нас к этому выводу. Если открыть их гнездо, то они не заинтересуются своим семейством, личинкой, которая корчится в страданиях на солнце. Они не узнавали тогда своего гнезда, несмотря на то, что раньше отлично узнавали и отыскивали, всегда с поразительной точностью, место входной двери, от которой теперь не осталось ничего, даже порога.

Если бы оставались еще сомнения относительно бессилия халикодомы найти гнездо иначе, как по месту, которое занимает камень с ним, то вот чем можно их устранить. На место гнезда одной пчелы я кладу другое гнездо, взятое по соседству и похожее, насколько возможно, на первое, т.е. постройка в нем находилась в том же состоянии и количество провизии было приблизительно то же. Все подобные перемещения я произвожу в отсутствие хозяев. В этом, чужом, гнезде, но помещенном на месте ее гнезда, пчела устраивается без колебаний. Если она строила, то и продолжает строительную работу с таким рвением, как будто бы в собственном гнезде; если уже начала ношение цветени, то и продолжает свои путешествия, с медом в зобике и цветенью под брюшком, оканчивая снабжение провизией чужого магазина. Значит, пчела не подозревает подлога; она не отличает своей собственности от чужой и воображает, что работает все над своей ячейкой. Через некоторое время я возвращаю ей ее собственное гнездо. Эта новая перемена также не замечена насекомым: работа продолжается в том же порядке. Потом опять следует замена гнезда чужим и опять — те же последствия. Подставляя поочередно, все в одном месте, то чужое, то собственное гнездо пчелы, я вполне убедился, что она не в состоянии отличить свое произведение от чужого, и каждый раз она продолжает начатую работу, лишь бы камень, на котором покоится гнездо, занимал первоначальное место.

Опыту можно придать более живой интерес, взяв два соседних гнезда, в которых работа находится приблизительно в одном состоянии. Я перемещаю их одно на место другого. Расстояние между ними едва равняется футу. Несмотря на это близкое соседство, позволяющее насекомому разом видеть оба жилища и выбрать из них свое, каждая из пчел садится по возвращении на подставленное гнездо и продолжает работу. Мы можем менять места гнезд сколько нам угодно, обе халикодомы будут сохранять выбранное ими место и будут работать поочередно — то в своей ячейке, то в чужой.

Можно, однако, подумать, что причиной этого смешения является близкое сходство между обоими гнездами, потому что, очень мало рассчитывая вначале на те результаты, которые я должен был получить, я выбирал для перемещения, насколько возможно, одинаковые гнезда из боязни спутать насекомое. Моя предосторожность предполагала в насекомом проницательность, которой в нем не оказалось. Теперь я беру два гнезда, совершенно не похожие друг на друга, с одним условием, чтобы каждая пчела нашла перед собой ячейку в таком состоянии, которое дало бы ей возможность продолжать работу, начатую до перемещения гнезда. Первое гнездо старое, в своде его проделано восемь выходных дырочек, которые представляют собой отверстия ячеек предшествующего поколения. Одна из этих восьми ячеек была ремонтирована пчелой и снабжалась уже провизией. Второе гнездо заново построено, без известкового свода, и состоит из одной ячейки, в которую хозяйка его также собирала уже медовое тесто.

И что же, перед этими двумя столь различными гнездами, разделенными расстоянием едва в метр, пчелы не долго колеблются. Владелица старого гнезда, найдя у себя только одну ячейку, быстро осматривает камушек и, не долго думая, складывает в новую ячейку свою провизию. И это не вызвано необходимостью сбросить поскорее куда-нибудь тяжелое бремя, потому что пчела после того улетает и вскоре опять возвращается с такой же ношей, которую заботливо складывает в новую ячейку, и повторяет эту работу столько раз, сколько я позволю. Другая, найдя на месте своей единственной ячейки обширную постройку из восьми комнат, находится сначала в большом затруднении. Которая из восьми ячеек годится для нее, в какой начата работа снабжения провизией? Пчела поочередно наведывается во все комнаты, опускается на самое дно и в конце концов находит то, чего искала, т.е. что было в ее ячейках перед последним путешествием — немного провизии на дне. С этого момента она делает то же, что и соседка.

Переставим гнезда на их прежние места, потом опять обменяем их, и каждая пчела после коротких колебаний, которые объясняются громадной разницей между двумя гнездами, будет попеременно продолжать работу то в своей собственной ячейке, то в чужой. Наконец, откладывается яичко и жилье закрывается, чье бы ни было гнездо занято в данный момент, лишь бы в нем было достаточно провизии.

На основании этих фактов я не решаюсь назвать памятью ту странную способность, которая с такой точностью указывает насекомому место, где помещается его гнездо, но которая не помогает ему отличить свою работу от чужой, как бы ни была велика разница между ними.

Теперь сделаем опыт с другой психологической точки зрения. Стенная халикодома только начинает ячейку, я даю ей в обмен не только совершенно оконченную, но и почти вполне наполненную медом, в которую настоящая ее хозяйка не замедлила бы отложить яичко. Что станет делать новая хозяйка с моим щедрым даром, избавляющим ее от труда постройки и сбора жатвы? Без сомнения, она окончит только запас теста, снесет яичко и запечатает ячейку. Это заблуждение, глубокое заблуждение; то, что логично для нас, нелогично для животного. Насекомое повинуется фатальному, бессознательному побуждению. Оно не делает выбора в том, что должно делать, и не различает нужного от ненужного; оно, так сказать, скользит по наклону, на котором не может задержаться и который заранее определен для того, чтобы привести к цели.

Новая хозяйка, начавшая у себя работу каменщика и раз уже ставшая на эту, так сказать, покатость, увлекаемая бессознательным побуждением, должна продолжать каменную работу, хотя бы это было бесполезно и даже против ее интересов. Все равно: пчела, которая начала строить, будет строить. На отверстие полного медового магазина она кладет валик из цемента, потом приносит второй, третий и т.д.; одним словом, она кладет столько слоев, что ячейка удлиняется на треть против обыкновенной длины. Вот каменная работа окончена; правда, она не на столько развилась, как это было бы, если бы пчела продолжала ту ячейку, фундамент которой закладывала сама до перемещения мной гнезд. Теперь начинается заготовление провизии, также сокращенное, так как иначе мед, представляющий жатву двух пчел, вылился бы через край ячейки. Итак, халикодома только сократила свою работу, так как инстинкт предупредил ее, что вышина ячейки и количество меда начинают принимать слишком преувеличенные размеры.

Обратный опыт не менее убедителен. Другой халикодоме, которая начала носить мед, я даю гнездо с только что начатой ячейкой. Пчела приходит, по-видимому, в большое затруднение, когда прилетает с провизией к этому неоконченному стаканчику, не имеющему еще достаточной глубины для того, чтобы вместить мед. Она его исследует, рассматривает, убеждается в недостаточной его вместимости, долго колеблется, улетает, возвращается, снова улетает и скоро опять возвращается. Затруднение пчелы очень ясно обнаруживается. Мне хотелось сказать ей: возьми земли и окончи магазин; это дело нескольких минут и у тебя будет резервуар такой глубины, как тебе нужно. Пчела другого мнения: она начала носить мед и, несмотря ни на что, должна продолжать эту работу. Ни за что не прервет она собирания меда и цветени для того, чтобы предаться строительной работе, время которой не пришло. Скорее она отправится искать чужой ячейки, находящейся в том состоянии, которое ей нужно, и войдет туда, чтобы отложить свой мед, хотя ей и грозит злобный прием со стороны вернувшейся хозяйки гнезда. Я желаю ей успеха, так как сам был причиной этого отчаянного поступка. Мое любопытство сделало честную работницу воровкой.

Дела могут принять еще более серьезный оборот. Иногда, предки женная мной только что начатая ячейка, от которой отказывалась пчела, начавшая сбор цветени, находилась в одном гнезде с закрытыми ячейками, уже содержавшими полный запас провизии и яичко. В этом случае мне приходилось, но не всегда, присутствовать при следующем. Убедившись в недостаточности начатой ячейки, пчела принимается грызть земляную крышечку, прикрывающую одну из соседних ячеек. Размягчив с помощью слюны одно место в крышечке, она терпеливо, песчинка за песчинкой, начинает прогрызать твердую крышечку. Операция идет чрезвычайно медленно. С полчаса проходит, прежде чем вырытое углубление достигает величины булавочной головки. Я жду еще. Потом меня начинает брать нетерпение и, вполне убедившись, что пчела старается открыть магазин, я решаюсь помочь ей, для того чтобы сократить работу. Кончиком ножа я срываю крышечку. С ней отламывается и верхняя часть ячейки так, что край ее остается с выемкой.

Я верно понял: намерение пчелы состояло в том, чтобы взломать потолок. Действительно, не обращая внимания на брешь в стене, она сейчас же устраивается в открытой мной ячейке. Во много приемов она приносит туда меду и цветени, хотя их здесь уже совершенно довольно. Наконец, в эту ячейку, содержащую чужое яйцо, она откладывает еще и свое и насколько возможно лучше делает новую крышечку, не заделав брешь в стене. Итак, эта пчела, носившая провизию, упорно продолжала делать то, что начала делать наперекор препятствиям, и довела свою работу до конца, но самым нелепым способом: входит со взломом в чужое помещение, снабжает провизией магазин, уже переполненный ею, откладывает яйцо в ячейку, в которую настоящая собственница уже снеслась, и, наконец, закрывает вход, оставляя в стене брешь, которая требует серьезной починки.

Некоторые быстрые и последовательные действия у насекомых так тесно связаны между собой, что совершение второго непременно требует предварительного повторения первого, даже тогда, когда оно сделалось бесполезным. Я уже рассказывал, как лангедокский сфекс упорно спускался один в свою норку, придвинув сверчка, которого я имел хитрость сейчас же отодвинуть. Неудачи, повторяемые много раз, не заставляют его отказаться от предварительного визита домой, визита совершенно бесполезного, когда он повторяется в десятый, в двадцатый раз. Стенная халикодома показывает нам, в другой форме, подобное же повторение бесполезного действия, но составляющего обязательную прелюдию последующего. Внося провизию в ячейку, пчела совершает два действия. Сначала она входит в ячейку головой вперед для того, чтобы отрыгнуть мед; потом она выходит и сейчас же опять входит задом, чтобы счистить с брюшка в ячейку цветочную пыль. В тот момент, когда насекомое хочет войти задом, я тихонько отстраняю его соломинкой. Таким образом, я помешал второму акту. Пчела снова проделывает все сначала, т.е. опускается головой вниз на дно ячейки, хотя ей уже нечего отрыгивать, так как зобик ее уже пуст и, сделав это, она собирается опять опустить в ячейку брюшко. Я снова отстраняю ее. Она опять входит сначала головой в ячейку, и так можно повторять маневр столько раз, сколько вздумается наблюдателю.

Иногда она вполне входит в ячейку, иногда ограничивается тем, что входит до половины, иногда опускает только голову в отверстие; в том или ином виде, но это действие, не имеющее теперь никакого смысла, неизменно предшествует входу в ячейку задом для откладки цветени. Здесь мы видим движение, напоминающее движение машины, каждое колесо которой начинает двигаться только тогда, когда начало вращаться колесо, управляющее движением.