Возвращение к добыче

Возвращение к добыче

Покончим с этими сражениями и пополним историю помпила, оставленного нами у подножия стены, влачащим парализованную сегестрию. Оса оставляет добычу для того, чтобы вернуться к стене, и посещает одну за другой воронки паука, по которым она ходит с такой же легкостью, как по камням; она осматривает шелковые трубки, опускает в них усики, свой исследующий зонд, и сама проникает туда без колебаний. Откуда у нее появилась теперь такая храбрость, что она входит в убежища сегестрии? Это потому, что опасности нет: она посещает жилища без хозяев. Когда она спускается в шелковую трубку, то очень хорошо знает, что там никого нет, потому что, если бы паук был дома, то встретил бы ее на пороге.

Между воронками, которые оса посетила, одна, по-видимому, нравится ей более других, и она часто возврашается к ней в течение своих исследований, которые длятся около часа. По временам оса подбегает к своему пауку, лежащему на земле; посмотрит на него, потеребит его, придвинет немного к стене и потом опять покинет, чтобы получше рассмотреть ту трубку, которая ей больше понравилась. Наконец, она возвращается и схватывает паука за конец брюшка, Добыча так тяжела, что помпил с трудом может двигаться, даже по горизонтальной почве. Два дюйма отделяют его от стены, и он проходит их не без труда, но лишь только он сюда пришел, работа совершается очень быстро. Антей, сын земли, в борьбе с Геркулесом набирался силы всякий раз, когда касался ногами земли; помпил, кажется, удесятеряет свои силы прикосновением к стене.

И в самом деле, вот он тащит по стене свою добычу, пятясь задом, добычу огромную, болтающуюся. Он карабкается, то по вертикальному направлению, часто вкось, что зависит от неровной поверхности камней; переходит через промежутки между камнями, где ему надо идти спиной вниз, тогда как дичь висит в пространстве. Ничто не останавливает осу; она все подымается, на вышину до двух метров, не выбирая дороги, не видя цели, потому что она пятится. Здесь есть карниз, без сомнения, осмотренный и выбранный ею заранее, к которому она теперь и пришла, несмотря на все трудности восхождения и на то, что она не видела, куда шла. Здесь она кладет свою дичь. Шелковую трубку, которую она осматривала, находит в двух дециметрах расстояния. Она идет туда, снова осматривает ее, возвращается к пауку и втаскивает его в трубку. Немного времени спустя я вижу, как она выходит, ищет чего-то там и сям, находит несколько кусков штукатурки, переносит их в трубку и загораживает ими вход. Работа окончена. Оса улетает.

На другой день я иду рассмотреть поближе эту странную норку. Паук лежит на дне шелковой трубки, изолированный отовсюду, как в гамаке. Яйцо помпила приклеено на спинной стороне брюшка, недалеко от его основания. Оно белое, цилиндрическое, в два миллиметра длиной. Кусками штукатурки оса только кое-как завалила дальний конец шелковой комнаты. Итак, черный помпил кладет свою добычу и яичко не в норку, сделанную им самим, а в жилище самого паука. Может быть, эта паутинная трубка принадлежала самой жертве, которая, стало быть, разом доставила и пищу, и жилье. Какое превосходное убежище для личинки: теплое помещение и нежный гамак паука!

Итак, вот два охотника за пауками: кольчатый каликург и черный помпил, которые, не будучи искусны в работах землекопа, помещают свое потомство очень дешево: в случайной щели стены или даже в убежище того самого паука, которым питается личинка. Но остережемся обобщать этот факт. Другие помпилы настоящие роющие насекомые, которые прекрасно выкапывают себе норки дюйма в два глубиной.

Таков помпил восьмиточечный (P. octopunctatus Panz.), одетый в костюм черного и желтого цветов, с янтарного цвета крыльями, темными на концах. Дичью ему служат великолепно украшенные эпейры (Epeira fasciata и Epeira sericea), которые подстерегают добычу в центре своих больших вертикальных паутин.

Над одним из таких помпилов-землекопов мне представился случай проделать ряд интересных опытов, имевших целью исследовать прочность его памяти, о чем я и расскажу теперь.

Паук, будущая пища личинки, сначала пойман осою и парализован, а потом для него выкапывается норка. Так как тяжелая добыча была бы серьезным препятствием для осы при поисках удобного места для норки, то парализованный паук кладется на возвышенное место, на кустик травы или на кучку былинок, подальше от всяких мародеров, в особенности от муравьев, которые могли бы испортить драгоценную добычу в отсутствие законного обладателя.

Поместив свою добычу на возвышение, помпил ищет удобного места, в котором и роет норку. Во время этой работы оса время от времени наведывается к своему пауку; она слегка куснет его, пощупает, как будто для того, чтобы порадоваться на свою роскошную добычу, потом опять возвращается к норке и продолжает ее рыть. Если помпила что-нибудь беспокоит, то он не ограничивается одними визитами к пауку: он переносит его поближе к месту работы, но всегда кладет на возвышение. Вот те привычки его, которыми мне легко будет воспользоваться, чтобы узнать, до какой степени прочна память помпила.

В то время, как оса трудится над своей норкой, я беру ее дичь и кладу на открытом месте, на расстоянии около полуметра от прежнего. Вскоре помпил прерывает свою работу, чтобы наведаться к добыче, и идет прямо туда, где ее оставил. Эта верность направления и точность памяти могут быть объяснены прежними, повторявшимися визитами. Я не знаю, что было раньше. Пусть эта первая экспедиция не идет в счет; следующие будут более убедительны. Что касается настоящего путешествия, то помпил без всякого колебания находит тот кустик травы, на котором лежала добыча и где ее теперь уже нет. Тогда он начинает тщательно разыскивать ее на кусте, исследуя его во всех направлениях и часто возвращаясь в одно и то же место. Наконец, убедившись, что паука там больше нет, оса начинает исследовать окрестности, медленными шагами, ощупывая усиками почву. Так как я положил паука на открытом месте, то оса скоро заметила его. Она поражена: то подойдет, то отскочит назад. Жив ли паук или нет? Действительно ли это моя дичь? — как будто говорит она.

Но колебание непродолжительно: охотник хватает паука и, пятясь, уносит его, чтобы положить все-таки на возвышенном месте, на кустик зелени, в расстоянии 2—3 метров от первого места. Потом он возвращается к норке, которую и роет некоторое время. Я в другой раз перемещаю паука и кладу его на обнаженную землю.

Теперь-то можно будет оценить память помпила. Два кустика зелени служили временным местопребыванием для дичи. Первое место, которое насекомое нашло так легко, оно могло узнать после долгого изучения, после многих посещений, но второе место оставило, конечно, в его памяти только поверхностное впечатление. Оса выбрала его без всякого предварительного изучения и останавливалась там только на то время, которое необходимо для того, чтобы поднять паука на возвышение; она видела это место один раз и притом мимоходом, в поспешности. Достаточно ли для нее этого беглого взгляда, чтобы сохранить точное воспоминание? Кроме того, в памяти насекомого могут смешаться два места: первое и второе. Куда пойдет помпил?

Вот он покидает норку и бежит прямо ко второму месту, где долго ищет исчезнувшего паука. Оса очень хорошо знает, что дичь была здесь, а не где-нибудь в другом месте. Поискав здесь, она начинает поиски в окрестностях. Найдя свою дичь на открытом месте, оса переносит ее на третий кустик. Опыт опять повторяется. И в этот раз оса прибегает, без колебаний, прямо к третьему кусту.

Я повторяю опыт еще раза два, и насекомое всегда приходит к последнему помещению, не обращая внимания на остальные. Я поражен памятью этого карапуза. Ему достаточно один раз, второпях, увидеть какое-нибудь место, ничем не отличающееся от других, чтобы хорошо вспомнить его, несмотря на свои ревностные занятия земляной работой. Может ли наша память поспорить с его памятью? Это очень сомнительно.

Эти опыты дали мне еще и другие результаты, достойные упоминания. Когда помпил, после долгих и трудных поисков, убеждается, что паука больше нет на кусте, на который он его положил, то, сказали мы, он ищет в окрестностях и находит паука, потому что я кладу его на открытом месте. Увеличим трудность поисков. Я делаю пальцем небольшое углубление в земле, куда кладу паука и прикрываю тоненьким листиком. Тогда оса мучается в поисках пропавшей дичи, проходит несколько раз через листик, не подозревая, что под ним лежит паук, и продолжает свои поиски дальше. Значит, ею руководит не обоняние, а именно зрение. А между тем, она усиками ощупывает почву. Какая же роль этих органов? Я этого не знаю, хотя утверждаю, что это не органы обоняния. Аммофила в поисках за озимым червем привела меня к тому же выводу; теперь я получаю опытное подтверждение, которое кажется мне решительным. Прибавлю, что оса помпил видит очень недалеко: часто она проходит в двух дюймах от своего паука, не замечая его.