Норка и дичь

Норка и дичь

Тонкая талия, стройная фигура, укрепленное на тонком стебельке брюшко с красным шарфом—таковы общие признаки аммофилы (рис. 35), этого роющего насекомого, родича сфекса по форме и окраске, но очень

отличающегося от него нравом и привычками. Сфексы охотятся на прямокрылых: на кобылок, эфиппигер и сверчков, а дичью аммофил служат гусеницы. Уже по одному этому различию в предметах охоты можно предугадывать разницу и в ее приемах.

Если бы имя аммофила, что значит любящая песок, не было так звучно, я охотно оспаривал бы его как слишком исключительное. Настоящие любители песков—сухих, сыпучих и пыльных— это бембексы, охотники на мух, о которых мы будем говорить дальше; но охотники за гусеницами, историю которых я буду теперь излагать, не оказывают никакого предпочтения чистым, сыпучим пескам; они даже избегают их по причине обвалов, которые происходят здесь от самых ничтожных причин. Норка аммофилы—вертикальный колодец должен оставаться свободным до тех пор, пока ячейка будет снабжена яичком и припасами; он требует более устойчивой среды, чем песок, для того чтобы не засыпаться преждевременно. Им нужна легкая почва, удобная для рытья, в которой песок скреплялся бы небольшой примесью глины или извести.

Рис. 35. Песочная аммофила (Ammophila sabulosa L.)

Окраины тропинок, склоны, поросшие редкой травой и открытые солнечным лучам,—вот их любимые места. Весной, с самых первых чисел апреля, в таких местах можно видеть щетинистую аммофилу (Ammophila hirsuta Kby.), а осенью, в сентябре и октябре, песочную (Am. sabulosa L.), серебристую (Am. argentata Lepl., или tydei Gull.) и шелковистую (Am holosericeaFbr.). У всех четырех видов норка роется вертикально и представляет собой род колодца шириной, самое большее, с гусиное перо и глубиной около полудециметра. На дне норки находится ячейка—всегда единственная и представляющая простое расширение входного колодца (рис. 36). В общем это—жалкое жилище, которое устраивается с небольшими затратами и в один прием; личинка аммофилы будет защищена здесь от зимней непогоды только своим коконом, состоящим из четырех слоев, подобным кокону сфекса. Аммофила роет свою норку одна, тихо, не спеша, без радостных порывов. Как всегда, передние лапки служат граблями, а челюсти— орудием рытья. Когда какая-нибудь песчинка не поддается усилиям, то из глубины колодца можно слышать, как выражение усилий насекомого, резкое скрежетанье, производимое дрожанием крыльев и всего тела. Через короткие промежутки времени аммофила появляется на свет Божий, неся в челюстях вырытый кусочек земли, который она на лету выбрасывает подальше от норки, на расстояние нескольких вершков, для того чтобы не загромождать места. Среди вырытых песчинок некоторые своей формой и размерами привлекают, по-видимому, ее особенное внимание; по крайней мере, аммофила обращается с ними не так, как с прочими: вместо того чтобы разбрасывать их на лету, подальше от жилья, она переносит их пешком и складывает вблизи колодца. Это отборный материал, заготовляемый для того, чтобы позднее закрыть им жилище.

Эта наружная работа совершается со сдержанной манерой и серьезным усердием. Высоко приподнявшись на ножках, подтянув брюшко, насекомое поворачивается с правильностью геометрической линии, которая бы вращалась вокруг себя. Если осе нужно подальше отбросить вырытую землю, то она делает это понемногу, молчаливо, часто пятясь, как будто бы, выйдя из норки задом, она жалеет тратить время на то, чтобы повернуться.

Рис. 36. Разрез гнезда аммофилы с гусеницей

Виды, у которых брюшко соединено с телом тоненьким и длинным стебельком, как у аммофил песочной и шелковистой, проявляют во время работы больше всего эту суровость автомата. Действительно, им так трудно управлять своим брюшком, вздутым, как груша, на конце тоненького стебелька (рис. 37): одно резкое движение может его испортить. А потому насекомое ходит с геометрической правильностью, оно избегает резких поворотов и потому часто взлетает, пятясь назад, чтобы не поворачиваться.

Рис. 37. Песочная аммофила сбоку. Самка (левее) и самец. Ест. велич.

Напротив, щетинистая аммофила, у которой стебелек брюшка коротенький, проявляет во время постройки норы удивительную свободу движений и быстроту, как и большинство роющих ос. Она менее стеснена в движениях, так как брюшко у нее не составляет помехи.

Жилье вырыто. Поздно вечером или просто тогда, когда солнце удалилось с того места, где только что вырыта норка, аммофила не преминет навестить маленькую кучу отборных кусочков земли, отложенных в запас во время рытья, для того чтобы выбрать из них один подходящий. Если здесь не находится ничего удовлетворительного, она начинает исследовать соседнюю местность и непременно находит то, что нужно. Это маленький плоский камешек, немного большего диаметра, чем отверстие норки. Плита перенесена челюстями и положена в виде временной двери на отверстие норки. Завтра, с возвращением жары, когда соседние склоны потонут в солнечных лучах и наступит время, благоприятное для охоты, насекомое отлично сумеет найти жилище, которое на ночь сделалось неприкосновенным благодаря его массивной двери; оно вернется к жилью, волоча между лапок парализованную гусеницу, схваченную за кожу затылка; оно приподнимет плитку, ничем не отличающуюся от соседних маленьких камешков и секрет которой известен ему одному; оно втащит свою дичь на дно колодца, отложит яичко и окончательно закупорит жилище, сметя в него вырытую землю, которая сохранялась поблизости.

Много раз песочная и серебристая аммофилы делали меня свидетелем этого временного закрывания норки, когда солнце склонялось и слишком поздний час заставлял отложить снабжение норки провизией до другого дня. Когда аммофила запирала свое жилье, тогда и я откладывал до другого дня продолжение моих наблюдений, но снимал сначала план местности и всаживал в землю несколько тоненьких прутьев для того, чтобы по ним, как по вехам, найти норку впоследствии. Всегда, когда я опаздывал и оставлял на другой день насекомому достаточно времени, чтобы воспользоваться солнечной погодой, я находил норку окончательно закрытой и снабженной провизией.

Точность памяти осы поразительна. Вечер и ночь она проводит не в только что вырытом жилище, напротив, она покидает его, скрыв вход в жилье с помощью маленького камешка. Место ей незнакомо; она знает его не лучше, чем всякое другое, потому что аммофилы ведут себя так же, как лангедокский сфекс, и помещают свое потомство то здесь, то там, смотря по тому, куда занесет бродячая жизнь. Перепончатокрылое очутилось здесь случайно; почва была удобна для рытья и норка была вырыта. Теперь насекомое улетает. Куда? Кто знает; может быть, на соседние цветы, где оно при последних лучах станет вылизывать из глубины их венчиков сахаристый сок, как землекоп после усталости от работ в его темных галереях ищет подкрепления в вечерней бутылке вина. Проходят вечер, ночь, утро. Однако надо вернуться к норке и окончить работу; надо вернуться сюда после того, как оса много летала туда и сюда, увлекаемая то цветами, то охотой. Обыкновенная оса также возвращается в свое гнездо, а пчела в свой улей, но это не удивляет меня; гнездо обыкновенной осы и улей суть постоянные жилища, путь к которым становится известным вследствие долгой практики; но аммофила не имеет ничего, что бы дало ей привычку к местности, где находится норка, и все-таки находит ее. Этот маленький подвиг топографической памяти совершается иногда с такой точностью, которая приводила меня в изумление. Насекомое прямо шло к своей норке, как будто бы оно издавна исходило вдоль и поперек все соседние тропинки. В других, однако, случаях оно долго колебалось и много раз повторяло поиски.

Если поиски оказываются очень трудными, то добыча, как бремя, мешающее быстроте их, кладется где-нибудь на высоком месте, например, на пучок травки, где .она была бы заметна, чтобы позднее быть найденной. Облегчившись таким образом, аммофила снова принимается за свои деятельные поиски. Я начертил карандашом по мере того, как насекомое двигалось, изображение его пути. В результате получилась самая запутанная линия, с изгибами и острыми углами, узлами, с постоянными пересечениями, настоящий лабиринт, сложность которого передавала глазу затруднения заблудившегося насекомого.

Когда колодец найден и плитка снята, то надо вернуться к гусенице, что тоже не всегда удается сразу, особенно когда движения насекомого туда и сюда были слишком многочисленны. Хотя аммофила оставляет свою добычу в таком месте, где ее удобно видеть, но кажется, она предвидит возможность и того, что ее будет трудно найти, когда придет время тащить ее в гнездо. По крайней мере, если розыски жилья продолжаются слишком долго, то аммофила вдруг прерывает свои исследования и возвращается к гусенице, ощупывает ее, куснет даже немножко, как будто для того, чтобы убедиться, что это именно ее дичь, ее собственность. Потом снова с чрезвычайной поспешностью бежит на место поисков; иногда, если нужно, она покидает поиски во второй и в третий раз для того, чтобы наведаться к добыче. Я охотно допускаю, что эти повторные возвращения к гусенице есть средство освежить в памяти воспоминание о месте, где она положена, и чтобы держать в почтении могущих появиться воришек. Таким образом идет дело в случае серьезных затруднений; но обыкновенно насекомое без труда возвращается к колодцу, выкопанному накануне в незнакомом месте, куда привела его случайность бродячей жизни. Руководителем ему служит его память на места, о чудесных подвигах которой я расскажу далее. Когда же я сам хотел на другой день найти колодец, скрытый маленьким плоским камнем, то не осмеливался полагаться на свою память, а нуждался в плане, чертеже и вехах. Мне кажется, что временное закрывание норки плитой, которое практикуют песочная и серебристая аммофилы, не известно двум другим видам. Насколько я помню, щетинистая аммофила сначала охотится за своей добычей, а потом копает норку неподалеку от места поимки дичи, и так как припасы сейчас же и можно положить в норку, то временная крышка становится ненужной. Что касается шелковистой аммофилы, то я подозреваю, что у нее есть другая причина для того, чтобы игнорировать временное закрывание. Тогда как три первые кладут в норку только одну гусеницу, она кладет их до пяти, но более мелких. Мы не запираем дверь, в которую постоянно и часто приходится проходить, так и аммофила шелковистая пренебрегает, может быть, предосторожностью—закрыть плиткой колодец, в который она должна спуститься, по крайней мере, пять раз в короткий промежуток времени.

У трех видов аммофил провизия для прокормления личинки состоит из гусениц ночных бабочек; шелковистая же аммофила выбирает, хотя не исключительно, иных, тоненьких и длинненьких гусениц, которые ползают, сгибая и расправляя тело. Походка их, напоминающая циркуль, который передвигался бы поочередно открываясь и закрываясь, была причиной того, что их назвали пяденицами, или землемерами (рис. 38). В одной и той же норке собраны гусеницы с очень различной окраской: доказательство того, что аммофила безразлично охотится на все виды пядениц, лишь бы они были маленького роста, потому что сам охотник очень слаб и его личинка не должна иметь роскошного питания, несмотря на то, что для нее заготовляется пять штук дичи. Если нет пядениц, то аммофила нападает на других таких же маленьких гусениц. Свернувшиеся кольцом вследствие парализовавшего их укола, гусеницы накладываются столбиком одна на другую в ячейку; на ту, которая заканчивает столбик, откладывается яичко, для которого заготовлена провизия.

Три другие аммофилы заготовляют для своих личинок только по одной гусенице. Правда, что здесь величина заменяет количество: здесь выбирается дичь объемистая, толстая, вполне способная удовлетворить аппетит личинки. Я, например, вытащил из челюстей песочной аммофилы гусеницу, которая весила в пятнадцать раз больше, чем сам охотник; пятнадцать раз — огромная цифра, если принять во внимание, какую затрату сил должен сделать охотник для того, чтобы притащить дичь за кожу загривка через тысячи неровностей почвы. Никакое другое перепончатокрылое, которое я взвешивал сравнительно с его добычей, не показало мне подобного несоответствия между охотником и его дичью. Разнообразие окраски гусениц, находимых в норках или в лапках этих аммофил, показывает, что они не имеют никаких особенных предпочтений и ловят первую попавшуюся гусеницу, при условии, чтобы она была подходящей величины — ни слишком мала, ни слишком велика и чтобы принадлежала к породе ночных бабочек.

Рис. 38. Бабочка-пяденица и ее гусеницы (Ennomos illustraria). Ест. велич.